"Беспощадный"
Шрифт:
Наши десантники прижали немцев к Дофиновскому лиману - обширному мелководному соленому озеру. Чтобы спасти свои шкуры, фашисты наспех соорудили через лиман переправу и перебираются на другой берег. Наша задача - сорвать переправу.
"Беспощадный" приближается к берегу и открывает огонь. Местность здесь ровная, просматривается далеко. Мне с мостика видно, как снаряды нашего первого залпа поднимают четыре водяных столба в центре лимана, вблизи узкой ленты понтонного моста. С берегового корректировочного поста передают: "Бьете в цель. Прибавьте огонька!" Выпускаем еще несколько снарядов. "Снаряды ложатся хорошо, - радирует берег.
– Больше один, право два. Дайте еще огня!" Следующим залпом накрываем переправу. "Хорошо!
–
– Мост разорван. Фашисты плавают в лимане! Больше огня!"
Комиссар Бут включил радиотрансляцию. Корректуру с берега теперь слышно на всех боевых постах корабля. Артиллеристы, воодушевленные удачей, прибавили темп стрельбы. На стволах орудий уже сгорела краска, они почернели.
В паузы между корректурами комиссар поясняет морякам значение происходящего:
– Переправа разрушена. Значит, немцы отрезаны, им ничего не остается, как сдаваться в плен. Они хотели побывать в Одессе. Что ж, их желание сбылось. Они пройдут по Одессе, пройдут строем, но только под охраной наших бойцов. Вы представляете, какой подъем будет у жителей Одессы, когда они увидят сотни пленных гитлеровцев! Надо бы побольше поводить по Одессе этих вояк. Пусть на них смотрит народ. И пусть сами немцы увидят, в какую пропасть завел Германию Гитлер!
Увлекся Тимофей Тимофеевич, разволновался, глаза так и горят. Слышат его все: наступил перерыв в стрельбе и даже полуоглохшие от грохота комендоры ловят сейчас слова комиссара. Когда он замолкает, несется громкое матросское "ура!".
И вдруг я услышал оглушительный свист. Что такое? Гляжу вниз. На торпедном аппарате сидит верхом матрос Сутырин, заложил в рот два пальца и свистит что есть духу, а свободной рукой в сторону показывает.
Торпедист первым заметил показавшиеся из-за горизонта вражеские самолеты. Гуськом, один за другим, они словно выползают из воды. Цепочка их становится все длиннее. Мы насчитали двадцать шесть черных крестиков. "Ну держись!" промелькнула мысль.
Берег все просит огня. Но пришлось прекратить стрельбу. В стороне от нас эсминец "Бойкий". Полным ходом иду к нему: вдвоем отбиваться легче. "Юнкерсы" уже разделились: пять повернули к "Бойкому", остальные мчатся на нас. Открываем стрельбу по самолетам и начинаем маневр отклонения. Зарываясь носом в воду, "Беспощадный" чертит крутую дугу. Первый самолет срывается в пике. Не свожу глаз с него, а затем слежу за сброшенными им бомбами. Заметив, что они падают впереди по курсу, рывком останавливаю корабль, дав машинам задний ход. Взрывы грохочут впереди, по сторонам. А тут уже другой самолет сбросил свой груз, третий, четвертый. Для меня сейчас ничего не существует, кроме устремляющихся на нас "юнкерсов", машинного телеграфа и фигуры рулевого, передвигающего по моим указаниям рычаг манипулятора. Только бы увернуться от прямого попадания! Поворачивая рукоятки машинного телеграфа, сжимаю их так, что рукам больно. А кругом свист, рев, грохот.
Бой идет недалеко от берега. На крутом обрыве столпился народ - жители курортного местечка Аркадия. Затаив дыхание люди наблюдают за неравной борьбой одного корабля против двух десятков бомбардировщиков.
Порой водяные столбы и дым совсем скрывают эсминец от глаз наблюдающих... Но вот корабль снова показывается целый и невредимый, и тогда радостные крики толпы перекрывают канонаду, грохот взрывов и яростное завывание авиационных моторов.
На выручку к нам спешит советский истребитель. Всего один! Но какие чудеса он совершает на наших глазах! Храбрейший человек управляет им. Он без страха бросается в гущу вражеских машин. Злой, неудержимый, он носится среди них, и они шарахаются от него, не могут удержаться на боевом курсе. Как бы я хотел узнать имя этого крылатого богатыря, от всей души пожать ему руку!
Фашистские летчики неистовствуют. Упорство советского корабля выводит их из себя. Они начинают пикировать группами с двух, трех направлений одновременно, сбрасывают бомбы
– Пролетели! Падает справа! Слева! Пикируют два самолета справа! Слева! Сзади падают бомбы...
Спокойствие Владимира Васильевича поразило меня. Откуда такая выдержка у молодого офицера? Я просто не видел тогда других. В этот момент смертельной борьбы все люди экипажа проявляли невиданное бесстрашие.
Рулевой матрос Рыков под пулями и осколками точно и уверенно выполняет мои команды. Зенитчики продолжают стрелять. Матросы аварийных групп гасят пожары и устраняют повреждения, не дожидаясь команд. В горячке боя некогда, да и некому, подсказывать, каждый сам выполняет то, что ему положено.
Корабль, уклоняясь от бомб, выписывает восьмерки И зигзаги. На палубе ад. От близких разрывов масса воды обрушивается на людей, осколки барабанят по надстройкам, пробивают стальные листы дымовой трубы, сдирают брезентовые обвесы, где они еще сохранились.
Прорвавшись сквозь наш заградительный огонь, один из самолетов проносится совсем низко, едва не задевая мачты. Все увидели, как от него отделяются две бомбы. От них уже не увернуться. Корабль вздрагивает всем корпусом. Я не слышу взрыва. Жаркая упругая волна пахнула в лицо, подхватила, отбросила в угол. Чувствую, на меня кто-то падает сверху. А дальше - темнота. Не знаю, сколько времени пролежал я без сознания. Очнулся, смотрю: на мне лежит сигнальщик Сергеев. Взрывной волной его сбросило с сигнального мостика. Трогаю его. Матрос встряхивает головой, тут же вскакивает на ноги и убегает на сигнальный мостик. Поднимаются с палубы Бут и Кабистов, берут меня под руки. Но я встаю сам и сейчас же - к машинному телеграфу. Корабль движется задним ходом. Перевожу телеграф на "полный вперед". Гляжу на нос корабля. Но на полубаке дым, ничего не видно. Окидываю взглядом тахометры. Обе машины дают по 180 оборотов в минуту. Это терпимо. Движение корабля вперед привело к тому, что буруном залило полубак, пожар прекратился.
Наступила тишина. Самолеты улетели. Стопорю машины. Корабль тихо покачивается на поднятой им же волне. Прошу комиссара и Кабистова обойти корабль, узнать, как обстоят дела, если есть раненые - оказать помощь. Оглядываю верхнюю палубу с мостика. Кругом вода, грязь, грудами валяются стреляные гильзы. Матросы в порванной обгоревшей одежде обливают из шлангов раскалившиеся стволы орудий, поглядывают на небо: не летят ли снова "юнкерсы"?
Что это? Смеется кто-то? И сразу следует взрыв веселого хохота. Это неугомонный Сихнешвили рассказывает что-то матросам. Возможно, вспоминает свои недавние переживания. И вот уже позабыты все страхи. Хохочут матросы, шутят. Ну и народ!
Надо все-таки уточнить положение. Пытаюсь вызвать инженер-механика, но телефон не работает. Козинец сам появляется на мостике. Его не узнать. С ног до головы в мазуте, мокрый, фуражка прожжена в нескольких местах.
Докладывает, что одна бомба попала в полуклюз, вторая взорвалась возле самого форштевня. Прочность носовой части корабля нарушена. Повреждены почти все помещения, расположенные в носу: первый, второй и третий кубрики, кают-компания, офицерские каюты. Но все необходимые аварийные работы произведены, переборки подкреплены, корабль может идти малым ходом. Механизмы работают нормально. Пожары везде ликвидированы. Личный состав продолжает вести борьбу с водой, поступающей из ослабевших швов. Убитых и раненых в пятой боевой части нет.