Беспредел (сборник)
Шрифт:
– Хреново. – Ольга проследила полет кирпича и поджала губы.
– Нормально, – шмыгнула носом Марина. – В детдоме хуже.
– Наверное.
– Не бьет же. Просто тихо бухает. У нас девочка в школе есть, во втором классе. Каждый день новые синяки поверх старых. Одежда как с помойки. Еще и дурочка немного, то ли оттого, что мать пила, пока беременная ходила, то ли оттого, что по голове часто лупят. Мне повезло еще.
– Конечно.
Марина посмотрела на кривую ухмылку. Ольга что, смеется над ней? В мимике трупов сложно разобраться.
– А как вы умерли? Вы же умерли?
– Зачем тебе?
– Интересно.
– Какие-то некрофильские
Ольга легла на спину и уставилась в потолок.
– Так и быть. Я повесилась. Давай спроси почему.
– Почему? – Марина сглотнула.
– Это сарказм, дурочка. С чего ты взяла, что я хочу об этом рассказывать?
– Ну, может, вам легче станет.
Ольга громко фыркнула.
– Может, я «белку» по пьяни словила и удавилась. Может, родителей убила за сто рублей на бутылку и откинулась, чтобы в тюрьму не садиться. Или бухала, как мразь, завалилась спать и во сне грудного ребенка придавила до смерти. Все еще хочешь, чтобы мне полегчало?
Марина поежилась, стряхивая мурашки, крадущиеся по спине к затылку.
– Наверное, – выдавила она, – каждый заслуживает, чтобы его кто-то пожалел. И понял.
– Ну да. Ты же добренькая. И глупенькая. Представь, как человек по жизни накосячить должен, чтобы даже смерть его на три буквы послала? Жалко ей…
Ольга прерывисто вздохнула, словно на груди у нее лежало что-то тяжелое.
– Черви не дадут. Не будет легкой смерти. Пока есть что жрать и кому кормить. Я пыталась… пыталась просто дать им закончить. Дожрать. Но это так медленно. И так больно. Боже, как же это больно.
Марина задержала дыхание и снова уставилась в окно, на пляшущие листья.
– Я заслужила. Некоторые заслуживают червей. Но не те, кто злится на отца за то, что трезвым его не помнят.
Марина вздрогнула, когда под Ольгой скрипнул матрас. И ощутила легкое прикосновение к волосам на макушке.
Отец был не один. За дверью кухни каркали сиплые голоса на увеличенной из-за водки громкости. Наверное, дядя Вова и дядя Андрей с шиномонтажки. Вместо того чтобы разозлиться, Марина на этот раз задумалась, как бы незаметно разжиться спиртным для Ольги. Удивительно, но той хватало всего одной бутылки, чтобы вытравить паразитов на несколько суток, а вот отец с друзьями и вечера без дозы прожить не могут. И вроде бы не сказать, чтобы жрали ведрами, но закладывали за воротник как по расписанию. Может, у них червей больше? Или кусают больнее?
Марина задумалась о том, как происходит «заражение». Нужно сделать что-то плохое? Или не сделать чего-то хорошего? Чем именно черви кормятся? У всех одинаково или в каждом человеке чем-то, присущим только ему? И вдруг вспомнила о Болдине. Были ли черви у него? Четыре года назад она с уверенностью сказала бы, что нет. Тогда еще не Болт, а просто Стас был обычным мальчиком с обычной успеваемостью, только начинавшим баловаться с сигаретами, причем даже не по своей инициативе. А потом его мать посадили. Марина слышала от кого-то из взрослых, что посадили из-за Стаса. Вроде убила своего любовника за то, что тот ему что-то сделал. Не специально убила, конечно. Маринина мама, тогда еще не подозревавшая об опухоли, в разговоре с отцом сказала, что убитый – «извращенец, сломавший
Кухонная вечеринка закончилась к часу ночи. Отец даже заглянул к ней перед сном, промямлил что-то про любимую доченьку. Гладил по голове там же, где вчера гладила Ольга, но промахивался и больно цеплял волосы, хотя ногти у него были короткие. Десяти минут, пока Марина собиралась, хватило, чтобы отец провалился в глубокий пьяный сон. Она отыскала под кухонным столом бутылку, наполовину еще полную, собрала в пакет заветренные бутерброды. Не то чтобы ей было жаль крыс, но представлять, как Ольга жадно погружает зубы в пищащие серые тушки, было физически больно.
Марина вылетела из подъезда на крыльях благих намерений и резко затормозила. Мимо дома брела компания. Марина узнала парней, и ноги сами развернулись обратно к подъезду.
– Опа, кого я вижу!
Болт, подскочив, дернул за плечо. Сзади Марину подпер Шмат, Абакумов тоже был рядом. Иногда ей казалось, что у них один мозг на троих, иначе не получилось бы действовать так слаженно.
Ее затолкали в неухоженный палисадник, под покров раскидистой сливы. Кум отобрал рюкзак и деловито в нем копался. Шматов крепко держал, зажав ладонью рот.
– Куда намылилась? На свидание? – негромко хохотнул Болдин.
Марина мычала в ответ через потную ладонь Шматова, отчаянно дыша носом.
– Прикинь, а ты походу прав. – Кум вынул из сумки водку и с усмешкой показал другу. Тот присвистнул.
– Чо, он тебя без фуфыря не трахает?
Шмат захрюкал у Марины над ухом.
– Слу-ушай, мне тут птичка донесла, что ты на заброшку бегаешь. – Болт закурил и выдохнул ей в лицо. Глаза Марины заслезились от дыма.
– Я вот и решил сходить посмотреть, что ты там забыла. Вдруг письку на дохлых кошек натираешь, ты ж любишь такое. В чате поржали бы.
Марина застыла и уставилась на него, не моргая.
– И, кароч, охренел я, Климова. Смотрю, ты там с бомжихой базаришь. А бомжиху-то я хорошо помню… она же дохлая совсем была.
Болт склонился к ее лицу.
– Руку убери, – коротко приказал он Шматову. – Давай, Климова, рассказывай. Вы подружки теперь? Или ты ее заяву накатать уговариваешь?
– Ты псих, – выдохнула Марина. Губы, измятые грубой рукой, болели. – Пустите меня!
– Я ведь и морду тебе прижечь могу. – Он поводил в воздухе перед ее глазами тлеющим угольком. – Хотя не. Если твой батя заметит, то ментов вызовет. Если завуч – тоже вызовет.
Подумав, Болт выбросил сигарету, взял у Кума бутылку и открыл. Сделал два глотка и уткнулся в сгиб локтя, жмуря слезящиеся глаза. А когда те снова открылись, Марина уловила в зрачках Стаса нездоровый блеск.
– Нос зажми.
Она не успела сообразить, к кому он обращается, когда прокуренная лапа перекрыла ей доступ к воздуху. Другая рука стиснула лицо, больно надавила на щеки, заставляя раскрыть рот. В сомкнутые губы тыкалось горлышко бутылки, разбивая их о зубы. Задохнувшись, Марина сдалась, услышала стук стекла о резцы, и в горло хлынул жидкий огонь. Дыхание снова перехватило, она почувствовала, что захлебывается. Горлышко исчезло, и Марина закашляла, обрызгав обоих, молясь, чтобы ее не вырвало Болдину на кроссовки. Его лицо и так кривилось и дергалось от злости, словно под кожей кто-то ползал.