Бесприютное сердце (сборник)
Шрифт:
покров небес торжественен и тих.
Закат пылает с горней вышины.
Останется ли кто-нибудь в живых?
Клаасу вспомнилась старушка-мать,
родной Капстад, Столовая гора...
Неужто нас могли сломить, сломать,
неужто сдаться нам пришла пора?
Снарядами немецкими изрыт
песок пустыни, словно решето.
"Но, черт возьми, кругом же бой гремит!
Проклятье! Человек я или кто?"
Как рыбьи кости, остовы
сгоревших самолетов. Пули свищут.
Багровой смертью напоен закат,
и черного солдата гибель ищет.
Сверкает "штуки" золотой комок.
Куда пешком уйдешь из этой бойни?
Клаас стучал зубами и не мог
хоть на минуту сделаться спокойней.
Где командир его, где остальные?
Лишь пленные колоннами ползут.
Разжались битвы челюсти стальные,
но пули щелкают - тяжелый кнут
над самым ухом. И, собравшись с силой,
Клаас пошел куда глаза глядят.
Субботний день почил. Его могилу
копною алых роз укрыл закат.
Клаас на землю бросил пистолет.
Шагнул вперед. О труп споткнулся вдруг.
"Прости, браток, тут слишком слабый свет.
Черт побери, так что же, нам каюк?"
Сухое русло, словно бечева,
вилось. Вдоль по нему на свет костра
Клаас пошел и бурские слова
услышал. "Слава Господу! Ура!
Еда, питье и курево... Живем!
Ой, не стреляйте! Это я, Клаас!"
Один из тех, кто грелся пред костром,
ему навстречу бросился тотчас.
На небесах затеплилась Венера.
Все шире темной синевы разлив.
"Was suchst du hier?" - и дуло револьвера
Клаас увидел, в ужасе застыв.
Германец снова повторил вопрос.
Поняв, что встретил не родную роту,
Клаас пришел в себя и произнес:
"Я, белый господин, ищу... работу!"
Над миром медленно сгустился мрак,
как темная вода в стеклянной кружке,
настала ночь. Но слышно было, как
вдали уже опять гремели пушки.
СКОРОПАЛИТЕЛЬНАЯ МОЛИТВА
НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ
Баас Христос, Тебя я до сих пор
не надувал и честен был вполне
но вот сижу и жду суда, как вор.
Все это получилось как во сне.
Будь на моей, Спаситель, стороне,
хоть я бывал с Тобою хамоват,
но матери моей несчастный взгляд
Твою суровость должен побороть;
прости мне пьянство и прости разврат,
ради нее спаси меня, Господь.
Не смог я крошке Долли дать отпор
как говорится, мы сошлись в цене.
Мужчина - не бесчувственный топор,
когда
Вот так я оказался в западне.
Теперь за это палки мне грозят.
Скорей спаси меня! Я буду рад
на ниве Божьей сеять и полоть...
Я весь дрожу от головы до пят:
ради нее спаси меня, Господь.
Я поломал все ребра Яну? Вздор!
А может, правда. Вся беда в вине.
Мы пили до чертей. Но он хитер:
зачем он к Долли подъезжал при мне?
Да что болтать об этом крикуне!
Вот мама плачет день и ночь подряд.
Нет в жизни у нее других отрад
один лишь я. Избавь, о Боже, хоть
от этих плеток, толстых, как канат.
Ради нее спаси меня, Господь.
Я снова в лужу сел. Какой позор!
Я, видно, полюбился Сатане.
Я зацепился за его багор,
пучок соблазнов держит он в клешне
и не моргнешь, а уж горишь в огне.
Опять я все болтаю невпопад.
Я виноват, но я не виноват!
Судья частенько тоже тешит плоть
и пьет - об этом люди говорят...
Ради нее спаси меня, Господь!
Идет судья. Смягчи мне приговор!
Ой-ой, бегут мурашки по спине!
Я ничего, о Господи, не спер!
Клянусь, отныне стану я вдвойне
от всех грехов держаться в стороне
и толстой шлюхе Долли дам под зад
иначе пусть меня поглотит ад!
Уже устал я языком молоть,
спаси наизаблудшее из чад,
ради нее спаси меня, Господь!
Она не просит никаких наград,
но ей слезинки щеки бороздят.
Сэр Иисус, клянусь, они хотят
меня до полусмерти запороть!
Запорют, ой, запорют в аккурат!
О Матерь Божья, милости щепоть
мне ниспошли хотя бы напрокат!
Ради нее спаси меня, Господь!
ПЕСНЬ О ДЕРЕВНЕ БОСЯКОВ
Говоришь - занимательна
песня моя,
что ж, мы давно
с тобою друзья,
ты неплохо знаешь
наши края,
ты - знаток цветного
житья-бытья,
нас душит бедность,
как змея,
но кто нам указчик,
кто судья?
Что ж, я спою,
ничего не тая:
будет песня проста,
как трель соловья!
Пускай, как чистая
струя
звонкого, горного
ручья,
бурлит и клокочет
песня моя!
Я пою о Фрейгронде
свободной стране,
сверкающей с золотом
наравне
и при солнце,
и при луне,
я не видел прекраснее