Беспризорный князь
Шрифт:
Млава сунулась ему лицом в грудь. Князь обнял вздрагивающие плечики и стал их гладить. Млава вздохнула и затихла.
– У меня, кроме тебя, никого не было, – шепнула чуть слышно.
– Догадался! – сказал князь.
– А что крови не было, – продолжила Млава, – так это мать. Девка не может служить Мокоши. Мать сделала это ложкой.
– Где она? – спросил Иван.
– Ляхи убили. Хотели и меня, но я сбежала. Перебралась в твои земли, прибилась к веси. Дальше ты знаешь.
Иван кивнул. Млава отстранилась и посмотрела ему в глаза.
–
Иван вздохнул.
– Возьми меня к себе!
– У меня жена.
– А ты не в жены! Просто так!
– Оляна разозлится. Станете друг дружку за волосья тягать, еще поубиваете одна другую. Кто будет детей растить? У меня их двое.
Млава опустила взор.
– Оляна младенца грудью кормила, – сказал Иван. – Хочет братом к старшему. Я сказал, что надо вернуть.
– У меня нет молока, – прошептала Млава. – Как родился, в горячке грудь перевязала. Без молока помрет.
– Значит, отдаешь?
Млава кивнула.
– Быть по сему! – Иван встал. – Лежи! Я пришлю бабу прибраться и приглядеть. Поправляйся!
Во дворе он вывел за ворота коня и, притворив их, вскочил в седло. Ехал, улыбаясь. На главной улице Звенигорода нагнал отца Дорофея. Священник куда-то спешил, но, заметив князя, остановился и стащил с головы скуфью.
– Здрав будь, княже!
– И тебе не хворать! – отозвался Иван, радуясь, что на ловца и зверь бежит. – Куда путь держишь?
– К куму на именины.
– Доброе дело! – согласился Иван. – Только подождет. Вели звонарю ударить благовест!
– Зачем? – удивился Дорофей.
– Сын у меня родился. Наследник!
– Так это… – священник недоверчиво глядел на Ивана. – По княгиньке видно не было.
– Летник у нее просторный. Не сомневайся, звони!
Священник кивнул и побежал к собору. Иван же, дав шенкеля коню, промчался по улице и влетел в княжий двор. Бросив поводья конюху, спрыгнул на землю и побежал к крыльцу. Взлетев по ступенькам, миновал девичью и ворвался в ложницу.
Оляна сидела на лавке. Одной рукой она держала Ивана Ивановича (тот, упираясь босыми ножками в живот матери и цепляясь за ее одежду, пытался взобраться повыше), второй прижимала к себе туго запеленатый сверток. Брови Оляны были насуплены. «Попробуй, отними!» – говорил ее взгляд.
Иван отнимать не стал, подошел и примостился рядом. Старший сын немедленно заинтересовался и, перебравшись к отцу, продолжил свои гимнастические занятия. Для начала вцепившись в бороду. Иван охнул и засмеялся.
– Что Млава? – не удержалась Оляна, видя, что муж не спешит делиться.
В этот миг в отдалении ударил колокол. Раз, другой, после чего малиновым перезвоном залились другие.
– Это что? – удивилась Оляна.
– Благовест! – пояснил Иван. – По случаю рождения у князя наследника. Придется столы накрывать – обычай!
Мгновение спустя на руках князя было
20
Святослав умирал. Он знал это, видели окружающие. Великий исхудал, кожа на лице его высохла и стала похожей на пергамент, нос заострился и напоминал клюв птицы. Ходил князь медленно, говорил тихо – не всегда удавалось расслышать. Большую часть дня Святослав лежал. Его старались не беспокоить. Дела больше не занимали Великого. Он предавался воспоминаниям: за долгий век их накопилось много. Вороша память, Святослав стенал и плакал.
Многое из того, что казалось ему прежде значительным и важным, теперь представало мелким и суетным. Великокняжеский стол, борьба с соперниками, резня за уделы – все, на что ушла жизнь, по зрелом рассуждении, оказалось тщетой. Величие рода, правило лествицы, почести, слава… Ради них он лил кровь, лгал, нарушал клятвы и предавал. И что? За все спросится! Или он не знал? Надеялся, что минет его чаша сия? С какой стати? Она Господа не миновала…
На людях Великий таил чувства. Воля, ограненная в испытаниях, позволяла ему казаться невозмутимым. Только духовник князя знал о муках, терзавших Великого, но он, как и надлежит лицу его сана, хранил тайну. В церковь Святослав ходил ежедневно. Он не мог, как прежде, выстоять обедню, поэтому сидел, склонив седую голову. По завершении службы вставал и шел к кресту.
Троицын день в тот год выдался жарким. В церкви было душно, и Великий сомлел. Гридни подхватили потерявшего сознание князя и вынесли наружу. Однако свежий воздух не привел Святослава в чувство. Его отвезли в терем и приготовили к соборованию [48] . Но князь очнулся. Его тело, закаленное в походах, еще сопротивлялось смерти.
– Не это, – сказал Святослав, увидев священников с елеем в руках. – Схиму!
В тот же день его постригли. Великий князь исчез, оставив вместо себя схимомонаха Луку. Тот, как и надлежит схимнику, пребывал в затворе, не покидая ложницу, ставшую ему кельей. Мирскими делами князь более не занимался, только молился. Но однажды нарушил правило.
48
Церковное таинство, совершаемое над умирающим или тяжелобольным.
– Известите Ивана! – попросил служителя.
Князь не уточил, о каком Иване идет речь, но слуга понял.
– Сегодня же! – ответил с поклоном.
Галицкий князь прибыл вскоре. Пройдя к ложу, он склонился и поцеловал сухую, всю в старческих пятнах руку Великого. Святослав поднял веки, узнал гостя и движением глаз указал тому на край ложа. Иван послушно присел.
– Про… про… – попытался спросить умирающий, но не смог – язык уже плохо подчинялся ему. Иван, однако, понял.