Бессердечный принц. Раскол
Шрифт:
— Прости, я так и не подарил тебе те духи, — пробормотал я, когда образ померк.
Ее улыбка исчезла последний, как у Чеширского Кота из книги Кэрролла. Вновь оглянувшись на дворец, я втянул носом влажный морозный воздух и впервые за много лет почувствовал облегчение. Столько лет я избежал призраков прошлого, бежал от себя и воспоминаний. Пусть одно неудачное свидание не решило всех проблем, но помогло мне обрести долю равновесия в душе.
Как говаривала баба Яна: «Стало меньше поводов хлестать горькую».
— Чего улыбаетесь, барин?
Я
Уж больше двух сотен лет Митяй проживал у берега Финского залива, периодически отдаляясь от места своей гибели в глубины дворцового сада. Не раз и не два злобный дух затаскивал в воду попадавшихся ему пьяных стражей, лакеев или просто неосторожных гуляк. Кого-то топил сразу, а кому-то, как мне в детстве, любил загадывать загадки.
Вот и сейчас довольно поблескивающие желтые глазки намекали, что меня ждет очередное испытание.
— Привет, Митяй, — вздохнул я. — Рад тебя видеть.
— Да уж полно заливать, барин. Вона, как скривились весь. Больше пятнадцати зим вас не видывал. Совсем про старика позабыли, — проскрипел Митяй и сковырнул желтым ногтем кусок кожи, будто снял шелуху с лука.
Я передернул плечами.
— Нашел старика. Давно ли меня в залив утянуть пытался, болезный? И никакой я не барин, — буркнул в ответ. — И ты чего болтаешься по саду без присмотра? Давно амулетами не гоняли?
— Сам разберусь, кто мне барин, а кто нет, — фыркнул Митяй, затем показал расстояние в несколько сантиметров между большим и указательным пальцем. — Еще щеглом тут расхаживали под присмотром матушки императрицы да за братцем зорко, аки сокол, следили.
— Ты не ответил на вопрос.
— Так скучно мне, барин. Никто к берегу не подходит, а если идут, дак сразу каменья жгучие впереди себя выпячивают. Очи жгут чары чужбинные.
— Наша это магия, Митяй. На-ша, — по слогам повторил я. — На заводах под Петербургом амулеты делают.
— Ой не кумекаю, — отмахнулся он. — Ихняя аль нашенская. Но не по сердцу она мне, как и остальным нечистым. Тленом от нее несет да кровью. Как хмарь беспроглядная, темна и непонятна нам, нелюдям. Мы-то — дети Земли-матушки, ее силой взращены и вскормлены. Чувствуем и понимаем такие вещи.
— Хорошо, — я поднял руки. — Не спорю.
— Вот и не бранись, барин, почем зря. Лучше загадку разгадай, — Митяй хитро подмигнул, на что я возвел взор к небу.
— Ладно, давай свою загадку.
— Что любишь, того не купишь, а что не любишь — не продашь.
— Молодость и старость, — хмыкнул я, и Митяй возмущенно ахнул.
— Уже?!
— Дак ты каждый раз одну и ту же загадку задаешь, — фыркнул я и скрестил на груди.
Вдалеке послышались громкие
— Нехристи, — Митяй, мгновенно забывший про загадку, сплюнул под ноги зеленую жижу.
— Кто?
— Цыгане. Всем табором у ворот обосновались, черти проклятые. Чародейство свое черное плетут, юродивых и пустоголовых на деньги разводят, — пробурчал он. — Пошел я, а то прилетит еще проклятием каким. Опять полвека куковать на дне буду без возможности выйти к свету и воздухом подышать.
Едва Митяй исчез, мне ничего не оставалось, как пойти на звуки скрипок, гитар, лютен и цимбал. Идти в Большой дворец не хотелось, да и тоска гнала прочь от противоречивых воспоминаний прошлого. Пока я брел до ворот, откуда доносились радостные крики толпы и задорные голоса, невольно вернулся мыслями к Кате.
Какая нелегкая не позволила ей вырваться из Петербурга на сегодняшнее свидание?
Она так выпрашивала эту возможность. Буквально вчера мы разговаривали по телефону, и Катя трижды просила за ней не заезжать. Сослалась на какие-то утренние дела и добавила, что прибудет на такси в Петергоф с небольшим опозданием.
А потом… Сообщение. Неужели что-то случилось?
—… Чаровница небесная! Луна, что тропами извилистыми ведет людей сквозь мглу, потребует за помощь ребенка твоего.
Высокий и пронзительный голос в радужным вихре нарядов скользил над разношерстной толпой, укутанной в зимние одежды. Издали они напоминали разноцветные вилки капусты, расставленные у кованых ворот дворца. Люди покачивались от каждого порыва ветра в такт густого звучания скрипок и цветущего тона гитар.
Когда я подошел ближе, то собравшийся народ уже напоминал ораву сектантов, которые собрались на проповедь своего духовного наставника. Они так усердно внимали пению цыганки, что я невольно прислушался и тут же хмыкнул.
Паршивцы! Под видом старой песни исполняли известный многим романс «Лунный сын», написанный давным-давно итальянским композитором. Они, конечно, его неплохо переработали, но суть и музыкальное сопровождение были вполне узнаваемы. Не напевай наша с Алексеем няня-итальянка эту песню по миллиону раз на дню, я бы ее не признал, как и все стоящие здесь люди.
— «Юная принцесса, томясь в прекрасном замке от тягот королевских, попросила у Луны любви красивой. Но только ту, что встречаешь раз в век. Чтобы и принц, и страсть великая согрели охладевшее за годы сердце», — автоматом пропел я, вспоминая строчки, и даже не заметил, как перешел на итальянский.
На взрывную и яркую мелодию, приглушенную местными музыкантами, оригинальная песня тоже ложилась хорошо. Мне оставалось лишний раз подивиться таланту рома. Ничего странного, что в Российской империи их ценили столько веков, открывали для них театры, а кто-то из знати выбирал себе строптивых и магически одаренных цыганок в жены.