Бессильные мира сего

Стругацкие Аркадий и Борис

И тут раздался неожиданный, а потому особенно ужасный вопль Тимофея Евсеевича:

– Вадим Данилович! Поберегитесь! Не обманывайте товарищей! Ведь вы же МОЖЕТЕ! Не противьтесь, сделайте, что они хотят...

– Господи, - сказал Вадим, глядя на него с ужасом.
– А вы-то куда еще?..

– Я же все знаю!
– Тимофей Евсеевич, по-прежнему сидел на корточках, словно нужду справляя, и в этой жалкой позе обвинительно кричал, сотрясаясь как бы в ознобе и даже руку обвинительно простирая в сторону Вадима.
– Я же вижу, как вы погоду все время нам делаете!.. Он погоду делает!
– продолжал Тимофей

Евсеевич, теперь уже доверительно обращаясь непосредственно к серому Эрасту Бонифатьевичу, который всем своим видом выражал сейчас самый неподдельный к происходящей сцене интерес.
– Он не предсказывает, не-ет, он делает! Всю дорогу. Когда устаем наблюдать - дождь. Когда надо наблюдений побольше - вёдро!!! Смотрите: осень на дворе, а у нас здесь жара, без порток ходим... Ему же наблюдения сейчас нужны, чтобы ясное небо было, он же не может, чтобы ни одной звезды за ночь!..

– Интересно все-таки, сколько "с" в слове "Сыщенко"?
– спросил Вадим хрипло, а рыжий Голем вдруг положил огромную лапу Тимофею на голову, и Тимофей тут же замолчал, словно его выключили на полуслове.

Стало тихо, и в этой тишине Эраст Бонифатьевич подвел итог:

– Глас народа!
– сказал он назидательно.
– Вокс деи, так сказать. Не упирайтесь, Вадим Данилович, не надо. Все всё про вас давно знают. В девяносто третьем все до одного были уверены, что победят демократы. Весь советский народ, как один человек. Только вы говорили: нет, ребята, не будет этого, а будет вам Жириновский. Так оно и вышло! В девяносто четвертом все были уверены, что никакой войны в Чечне не будет, и только вы один...

– Чего вам от меня надо, вот я чего не понимаю, - сказал Вадим.
– Что я, по-вашему, - волшебник, что ли?

– Не знаю, - сказал Эраст Бонифатьевич проникновенно.
– Не знаю, и даже знать не хочу. Нам надо, чтобы победил на губернаторских выборах человек, которого все называют почему-то Интеллигентом, а уж как вы это сделаете, нас совершенно не касается. Волшебство? Пожалуйста, пусть будет волшебство. Колдовство, чары, телекинез... футурокинез, так сказать, - да ради бога. Вообще - пусть это будет ваше ноу-хау, мы не претендуем. Понятно?

– Мне понятно, что вы с ума сошли, - сказал Вадим медленно.

Он вдруг поднялся.

– Хорошо, - сказал он.
– Ладно. Сейчас. Я только принесу бумаги...

Он шевельнулся к палатке, но элегантный Эраст Бонифатьевич даже не посмотрел, а только лишь покосился в сторону рыжего Голема и тот, единственный, кажется, шаг сделав, тотчас оказался между входом в палатку и Вадимом.

– Рыжий-красный - человек опасный...
– сказал ему остановленный Вадим, и асимметричное лицо Голема перекосилось еще больше, он даже, кажется, прищурился от напряжения.

– Чево?!
– спросил он чрезвычайно агрессивно, но неожиданно высоким и сиплым голоском.

– ...А рыжий-пламенный поджег дом каменный... Извини, - поправился Вадим поспешно.
– Ничего личного. Это я так - от ужаса.

– Не обращай на него внимания, Кешик, - сказал небрежно Эраст Бонифатьевич.
– Это он от ужаса. Шутит. Очень перепугался. Это, как известно, бывает... Вадим Данилович, вы бы сели. Что вы, в самом деле, вскочили, как прыщ. Один мой замечательный знакомец говорит в таких случаях: сядьте на попу... Ну что там у вас в палатке может быть?

Двустволка какая-нибудь, я полагаю? Так ее надо ведь еще выкопать из-под барахла, потом патроны разыскать, зарядить... Смешно, ей-богу, несерьезно. Бросьте, давайте лучше дальше разговаривать.

Вадим снова сел за стол, пригладил волосы обеими руками.

– Как говорят в таких случая англичане, - произнес он с вымученной улыбкой, - my poodle light, on dick as all. Что в переводе означает: мой пудель лает, он дико зол.

Эраст Бонифатьевич не сразу, но понял и сейчас же осведомился:

– Интересно, а что говорят в таких случаях голландцы?

– Не знаю.

– Ну хорошо, допустим... А французы?

– Алён-алён трэ, - немедленно откликнулся Вадим, - ма кар тэ ля пасэ.

– Что в переводе означает...

– Алена лён трэ, Макар теля пасэ. Сельская картинка. Левитан. Крамской. "Идет-гудет зеленый шум".

В ответ на это Эраст Бонифатьевич неопределенно хмыкнул и сказал с одобрением:

– Остроумно. Вы остроумный собеседник, Вадим Данилович. Но давайте вернемся к нашему маленькому делу.

– Но я не знаю, что вам еще сказать, - проговорил Вадим, устало прикрывая глаза.
– Вы меня не слушаете. Я вам говорю: это невозможно. Вы мне не верите... Вы в чудеса верите, а чудес не бывает.

– А ЗНАТЬ будущее?
– сказал Эраст Бонифатьевич с напором.
– Знать будущее - это разве не чудо?

– Нет. Это не чудо. Это - такое умение.

– Исправлять будущее - это тоже умение.

– Да нет же!
– сказал Вадим с досадой и с отвращением.
– Я же объяснял вам. Это как газовая труба большого диаметра: вы смотрите в нее насквозь и видите там, на том конце, на выходе, картинку - это как бы будущее. Если бы вы эту трубу повернули - увидели бы другую картинку. Другое будущее, понимаете? Но как ее повернуть, если она весит сто тонн, тысячу тонн - ведь это как бы воля миллионов людей, понимаете? "Равнодействующая миллионов воль" - это не я сказал, это Лев Толстой. Как прикажете эту трубу повернуть? Чем? Х..ем, простите за выражение?

– Это полностью ваша проблема, - возразил Эраст Бонифатьевич, слушавший, впрочем, внимательно и отнюдь не перебивая.
– Чем вам будет удобнее, тем и поворачивайте.

– Да невозможно же это!

– А мы знаем, что возможно.

– Да откуда вы это взяли, господи!?

– Из самых достоверных источников.

– Из каких еще источников?

– Сам сказал.

– Что?
– не понял Вадим.

– Не "что"", а "кто". Сам. Понимаете, о ком я? Догадываетесь? САМ. Сам сказал. Могли бы, между прочим, и сообразить, ей-богу.

– Врете, - проговорил Вадим и поперхнулся.

– Невежливо. И даже грубо.

– Не мог он вам этого сказать.

– И однако же - сказал. Сами посудите: откуда еще мы могли бы такое узнать? Кому бы мы еще могли поверить, сами подумайте?

В этот момент Тимофей Евсеевич словно очнулся от гипноза. Он издал странный скрипучий звук, сорвался вдруг с места и кинулся прочь - огромными прыжками, перескакивая через натянутые палаточные стропы, петляя из стороны в сторону, словно исполинский потный заяц с прижатыми красными ушами, выскочил из расположения и помчался к северному склону, прямо на призрачно мерцающие сахарные головы Эльбруса.