Бессильные мира сего

Стругацкие Аркадий и Борис

Все следили за ним, словно завороженные. Потом большеголовый любитель орешков спросил быстро, почти невнятно:

– Скесать его, командир?

– Да нет. Зачем? Пусть бежит...
– Эраст Бонифатьевич вдруг легко поднялся и помахал своей тросточкой кому-то поверх кухонной палатки видимо, тем, кто оставался у машины: все в порядке, мол, не берите в голову.
– Пусть бежит, - повторил он, снова усаживаясь на место.
– У него свои дела, у нас свои, правильно, Вадим Данилович?

Вадим молчал, глядя вслед Тимофею Евсеевичу, - тот все еще скакал, все еще петлял, мелькая длинными голенастыми ногами в кирзовых никогда не

чищенных сапогах. Он неплохо все это проделывал для пятидесятилетнего с лишним мужика, обремененного внуками и болезнями, - и даже очень неплохо. Видимо, сам господин Ужас нес его на своих бледных крыльях, и он сейчас не смог бы остановиться, даже если бы очень захотел.

– Молчите...
– проговорил Эраст Бонифатьевич, так и не дождавшись не то чтобы ответа, но хотя бы какой-нибудь от Вадима реакции.
– Продолжаете молчать. Проглотили дар речи... Ну, что ж. Тогда начинаем эскалацию. Кешик, будь добр.

Лысый носорог Голем-Кешик тотчас же надвинулся сзади и взял Вадима в свои металлические потные объятия - обхватил поперек туловища, навалился, прижал к складному креслу, зафиксировал, обездвижил, сковал - только хрустнули внутри у Вадима какие-то не то косточки, не то хрящики. Теперь Вадим больше не мог шевельнуться. Совсем. Да он и не пытался.

– Руку ему освободи, - командовал между тем Эраст Бонифатьевич. Правую. Так. И подвинься, чтобы я его физиономию мог видеть, а он - мою. Хорошо. Спасибо... Теперь слушайте меня, Вадим Данилович, - продолжал он, придвинув свое неприязненно вдруг осунувшееся лицо в упор.
– Сейчас я преподам вам маленький урок. Чтобы вы окончательно поняли, на каком вы свете... Открыть глаза!
– гаркнул он неожиданно в полный голос, вскинул свою черную указку и уперся острым жалом ее в щеку Вадима пониже левого глаза.
– Извольте смотреть глаза в глаза! Это будет серьезный урок, но зато на всю вашу оставшуюся жизнь... Лепа, делай раз!

Большеголовый мелкий Лепа освободил горсть от орешков, вытер ладонь о штаны и приблизился, небрежно брякая челюстями щипчиков. Это были блестящие светлые щипчики, специально для орехов - две металлические ручки с зубастыми выемками в том месте, где они скреплялись вместе поперечным стерженьком. Большеголовый мелкий Лепа неуловимым привычным движением ухватил в эти зубчатые выемки Вадимов мизинец и сжал рукоятки.

– Такой маленький и такой непр-риятный...
– сказал ему Вадим перехваченным голосом. Лицо его сделалось серым, и пот вдруг выступил по всему лбу крупными каплями.

– Не паясничать!
– приказал Эраст Бонифатьевич, мгновенно раздражаясь.
– Вам очень больно, а будет еще больнее. Лепа, два!

Мелкий Лепа быстро облизнулся и ловко перехватил второй палец. "Н-ну, ты!
– прошипел Вадиму в ухо рыжий Голем-Кешик, наваливаясь еще плотнее. С-стоять!.."

– Все. Хватит...
– Вадим задохнулся.
– Хватит. Я согласен.

– Нет!
– возразил Эраст Бонифатьевич.
– Лепа, три!

На этот раз Вадим закричал.

Эраст Бонифатьевич, опасно откинувшись на спинку кресла, наблюдал за ним, играя черной указкой с шариком. На лице его проступило выражение брезгливого удовлетворения. Все происходило по хорошо продуманному и не однажды апробированному сюжету. Все совершалось правильно. Непослушному человеку вдумчиво, аккуратно, умело и со вкусом давили пальцы, причем так, чтобы обязательно захватить основания ногтей. Человек кричал. Вероятно, человек

уже обмочился. Человеку преподавали серьезный урок, и человек был расплющен и сломлен. Что, собственно, в конечном итоге и требовалось: человек в совершенно определенной кондиции. Потом он распорядился:

– Все. Достаточно... Лепа! Я сказал: достаточно!

И они отступили, оба. Вернулись на исходные позиции. Как псы. В свои будки. Псы поганые. Шакалы. Палачи. Вадим смотрел на посиневшие свои пальцы и плакал. Пальцы быстро распухали, синее и багровое прямо на глазах превращалось в аспидно-черное.

– Мне очень жаль, - произнес Эраст Бонифатьевич прежним деликатным голосом светского человека.
– Однако это было безусловно необходимо. Необходимый урок. Вы никак не желали поверить, насколько все это серьезно, а это очень серьезно! Теперь следующее...
– он сунул узкую белую ладонь за борт пиджака и извлек на свет божий длинный белый конверт.
– Здесь деньги, - сказал он.
– Неплохие, между прочим. Пять тысяч баксов. Вам. Аванс. Можете взять.

Длинный белый конверт лежал на столе перед Вадимом, и Вадим смотрел на него стеклянными от остановившихся слез глазами. Его сотрясала крупная дрожь.

– Вы меня слышите?
– спросил Эраст Бонифатьевич.
– Эй! Отвечайте, хватит реветь. Или прикажете мне повторить процедуру?

– Слышу, - сказал Вадим.
– Деньги. Пять тысяч...

– Очень хорошо. Они - ваши. Аванс. Аванс не возвращается. Если шестнадцатого декабря победит Интеллигент, вы получите остальное - еще двадцать тысяч. Если же нет...

– Шестнадцатого декабря никто никого не победит, - сказал Вадим сквозь зубы.
– Будет второй тур.

– Неважно, неважно...
– проговорил Эраст Бонифатьевич нетерпеливо. Мы не формалисты. И вы прекрасно понимаете, что нам от вас надо. Будет Интеллигент в губернаторах - будут вам еще двадцать тысяч. Не будет Интеллигента - У вас возникнут, наоборот, большие неприятности. Теперь вы имеете некоторое представление, какие именно это будут неприятности.

Вадим молчал, прижав к груди правую больную руку левой здоровой. Его все еще трясло. Он больше не плакал, но по виду его совершенно нельзя было понять, в уме ли он или в болезненном ступоре - согнувшийся в дурацком складном кресле трясущийся потный бледный человек. Эраст Бонифатьевич поднялся.

– Все. Вы предупреждены. Счетчик пошел. Начинайте работать. У вас не так уж много времени, чтобы повернуть вашу газовую трубу большого диаметра - всего-то каких-нибудь пять месяцев, даже меньше. Как известно, - он поучающе поднял длинный бледный палец, - даже малое усилие может сдвинуть гору, если в распоряжении имеется достаточно времени. Так что приступайте-ка лучше прямо сейчас...

– Если нет трения...
– прошептал Вадим, не глядя на него.

– Что? А, да. Конечно. Но это уж ваши проблемы. Засим желаю здравствовать. Будьте здоровы.

Он повернулся и пошел было, но вновь остановился:

– На случай, если вы решите бежать в Америку или там вообще геройствовать, - у вас есть мама, и мы точно знаем, что вы ее очень любите...
– лицо его брезгливо дрогнуло.
– Терпеть не могу такого вот низкопробного шантажа, но ведь с вами иначе никак нельзя, с поганцами... Он снова было двинулся уходить и снова задержался.
– В качестве ответной любезности за аванс, - сказал он, приятно улыбаясь, - не подскажете, кого нынче поставят на ФСБ?