Бессмертник
Шрифт:
— Эрик, ты нас никак не называешь: ни меня, ни дедушку. Обычно дети называют близких так, как повелось с детства. Но не можем же мы оставаться безымянными. Надо бы что-нибудь придумать.
— Я никак не решу, — отозвался Эрик.
— Когда ты был совсем маленький и не умел толком говорить, ты называл меня «Нана».
— Правда? Не помню.
— Естественно. Как ты можешь помнить? Но если ты не против, называй меня Наной. А дедушка пусть будет дедушкой, ладно?
— Хорошо. Я прямо сейчас и попробую, Нана.
— Эрик, скажи… тебе здесь очень
— Нет, нет. У вас очень хорошо. Мне нравится школа. И комната. Честное слово.
— Мы, возможно, даже сами не представляем, насколько мы другие. Все это так сложно. Но ты почаще вспоминай, что мы тебя очень любим, и все станет намного проще. Понимаешь?
— Понимаю.
— Ну и хорошо, и хватит об этом. Сегодня суббота, за окном такой чудесный день. Чем займешься?
— Математикой. Я на улице посижу, порешаю.
Его постоянно тянет на улицу. Может, эти стены на него давят? Тесный городок, дом, двор. Еще бы не тесно — после такого простора!
— Дедушка привезет сегодня из Нью-Йорка тетю Руфь. Погостить, на несколько дней. Если разделаешься с уроками, можете потом съездить в магазин за вратарским шлемом.
— Классно.
Хорошо, что Джозеф побудет с мальчиком, хорошо, что они нашли друг друга. Джозеф взялся купить ему все для школы. Эрику нужен мужчина, он слишком долго прожил со старой и к тому же больной женщиной. Летом Джозеф несколько раз обедал с Эриком в городе, а потом они ходили на бейсбол. Похоже, они неплохо ладят. Жаль только, что у Джозефа всегда так мало времени.
Ради Эрика они вступили в маленький пляжный клуб. Все здешние сверстники Эрика разъехались на лето по лагерям. Дома остались только мальчишки Уилмоты, живущие поскромнее прочих. И Айрис исправно, каждый день подкидывала Эрика и Уилмотов на пляж на машине: Анна-то водить так и не научилась. Умница Айрис, а ведь ей нелегко выкроить время — при двух малышах!
А какие прелестные! Стиви уже вовсю бегает, а младшему на одиннадцать месяцев меньше. Разница — года нет! Айрис благодаря им удивительно переменилась. Уродись она простой крестьянкой, где-нибудь на Сицилии, рожала бы и рожала — без остановки. Беременность ее только красит. Вся скованность, все напряжение пропадают без следа. Разносит ее каждый раз до необъятных размеров, но она даже не пытается скрыть живот. На двоих она не остановится, это точно. Зависть — дурное чувство, но я и вправду завидую щедрости ее чрева.
А еще дурно, что я с таким удовольствием демонстрирую Айрис Руфи. Еще бы мне не гордиться! Все эти годы друзья и знакомые только и делали, что жалели Айрис! Особенно отличалась Руфь: ее-то девочки, все три, выскочили замуж совсем молоденькими. Зато у Айрис теперь тоже муж, дом, дети — все, чего она хотела и чего достойна. Воздалось наконец за детство, юность — за все скудные, ущербные годы.
Руфь еще не видела новый дом Штернов. Она будет потрясена! Дом выстроил для них Джозеф.
Анна выглянула в окно. Эрик перебрался на низкую и широкую кирпичную загородку, отделяющую двор от сада. Учебники и тетради валяются рядом, а он сидит с Джорджем и глядит на сад. Эрик закрытый, замкнутый, не то что Мори. Тот был — душа нараспашку. А Эрик, наверное, похож на мать.
На похоронах миссис Мартин он держался замечательно, даже не плакал. Разумеется, ее смерть не была для него неожиданностью, но уход близких — всегда потрясение. К тому времени Эрик прожил с ними уже больше месяца. И вот однажды раздался телефонный звонок и сдержанный старческий голос, он представился дядей Венделлом, объявил, что миссис Мартин скончалась. В Брюерстоне Джозеф выбрал окольный путь к церкви и кладбищу — чтобы не проезжать по родной улице Эрика. Но и эта предусмотрительность была лишней: мальчик мирно спал на заднем сиденье.
«Такая сдержанность! — восклицал Джозеф, когда они вернулись домой. — Да, в этом смысле он явно не в нашу породу». Под «породой» имелась в виду, конечно, Анна. У нее слезы всегда близко.
Эрик же тихо просидел всю заупокойную службу, пожал руку священнику и еще десятку знакомых, а потом забрался в машину и снова заснул. Так и проспал шесть часов, до самого дома.
«Храбрый, отважный мальчик, — приговаривал Джозеф. — Умеет посмотреть правде в глаза. В таком возрасте — такое мужество!»
Но бесспорно, у Эрика сейчас тяжелая пора. «И у меня тоже, — с внезапной досадой подумала Анна. — Я и не представляла, что буду так уставать. Все молодой себя считаю. Да и людям кажется, будто я все могу: и Айрис с малышами помогать, и подростка воспитывать. А скоро предстоят новые тревоги — поступление в колледж, и опять переходный возраст…» И так же внезапно на нее накатил жаркий стыд. Вот еще вздумала! Себя пожалела! Нет ничего хуже, чем жалеть себя!
К дому подъехала машина, и вскоре из прихожей донеслись голоса Руфи и Джозефа.
— Где Эрик? — спросил Джозеф у Селесты.
— Ушел, мистер Фридман, пару минут назад, вместе с собакой. В сторону Уилмотов.
— Ну ладно, придет — увидишь, — сказал Джозеф Руфи и, подхватив ее чемодан, понес наверх, в комнату для гостей. — Вы, девочки, поболтайте, а я газету почитаю, пока Эрик не вернется. — Он был вежлив, но Анна чувствовала, как не терпится ему избавиться от Руфи: видно, сыт по горло ее разговорами.
— Деревенский воздух тебе на пользу, — сказала Руфь. Для нее все, что не Нью-Йорк, то деревня. — Хорошеешь, несмотря на все свои беды.