Бессмертники — цветы вечности
Шрифт:
— Вы думаете, военный суд захочет знать правду? Зачем она ему, если задача у него совсем другая — искоренять революцию?
Адвокат померк лицом и болезненно ссутулился.
— Вы правы, друг мой, говоря так о наших судах… Но не складывать же оружия добровольно. Надо же что-то делать, бороться!
— В таком случае, Алексей Алексеевич, вам придется встретиться с надзирателем Денисовым. Это он, старый шельмец, свидетельствует, что я в него стрелял и якобы даже ранил. Будь у меня действительно револьвер, уж я бы не промахнулся, будьте спокойны. Я бы уложил этого старого паука на месте!
— Обязательно увижусь и
— А история задержания в Раевке? — спросил Петр. — Почему она не волнует вас? Или это — мелочь?
— Нет, не мелочь. Тут каторга видна с самого начала.
— А вешалки не предполагаете?
— В наше время ни за что поручиться нельзя. Хорошо, что вы это понимаете сами и на все смотрите чрезвычайно трезво и хладнокровно…
— А что мне остается делать? Я ведь знал, на что иду. С самого пятого года знал.
— И вас это не остановило?
Литвинцев легко и свободно рассмеялся, как если бы и не находился в тюремной камере.
— Плохим бы я был революционером, если бы это испугало меня!.. Но давайте об этом не будем, боюсь, что тут мы с вами общего языка не найдем.
В следующий раз Кийков признался своему подзащитному, что он тоже участник движения, социал-демократ. Петр искренне обрадовался такому обстоятельству, но не удержался от соблазна поиронизировать над интеллигентом.
— Из фракции меньшинства, небось, Алексей Алексеевич?
И получив утвердительный ответ, закивал:
— Вот-вот, оттого-то вам так страшно говорить об этих «вешалках»! Ваши друзья таких разговоров не любят. Они мечтают взять власть чистенькими руками, без единого выстрела, без жестокой борьбы. Но так легко свобода не дается!
Встречи их становились частыми, почти каждодневными. От Кийкова Петр узнавал новости уральской и общероссийской жизни, подробности тех или иных событий, судьбу того или иного товарища. Однажды тот принес радостную весть:
— Вчера освободили Варвару!
Глава тридцать шестая
Ротмистр Леонтьев получил, наконец, возможность заняться розысками подпольной уральской типографии большевиков. Доложив генералу Ловягину (да, да, уже генералу!), что вплотную принимается за это дело, он поднял уже порядком залежавшиеся материалы и засел за их сортировку и изучение.
Протоколы, донесения, показания по ограблению частных типографий Гирбасова и Соловьева… Сообщение полиции о попытке экспроприировать губернскую типографию на Соборной… Господи, как давно все это было, сколько бумаг исписано, а результата — никакого!.. Но разве не с этих неожиданных, лихих и великолепно исполненных операций начинаются по существу все ныне существующие тайные печатни на Урале? И здесь, в Уфе, и в Златоусте, и в Екатеринбурге, и в Перми. Бесконечно жаль упущенного времени, но что поделать: пока было не до них. До сих пор на первом плане стояли бомбы и револьверы, а вот теперь, когда эта волна сбита, можно позволить себе заняться и этого рода техникой… Теперь — можно!..
Перед ним лежало письмо, поступившее еще несколько месяцев тому назад.
С е к р е т н о
29 ноября 1907 г.
Начальнику Уфимского губернского жандармского управления
По имеющимся
«Приметы подробные, запоминающиеся, должно быть, долго наблюдалась. Отчего же не взяли сами? Ищи теперь за них по всему свету», — недовольно проворчал Леонтьев, отыскивая в столе тетрадь агентурных сведений за зимние месяцы. Январь. Кто из женщин-революционерок этой партии привлек внимание филеров? Ж е л т а я, Ч е р н а я, Р о т о н д а… Февраль: Р о т о н д а, Ж е л т а я, С и н я я, Ч е р н а я… Март: Р о т о н д а, Ж е л т а я, Р у м я н а я, З а д у м ч и в а я, С е д а я, Ж е н а, У ф и м к а, П р ы щ а в а я, С м у г л а я, К а с с и р ш а, У з н а н н а я, Н о в а я…
Все это — полицейские клички наблюдаемых. За каждой кличкой — живой человек с собственным именем, характером, какими-то делами. О многих собран некоторый материал, выяснены внешние связи, подлинные имена, род занятий. С некоторыми знакомство более близкое — через обыски и, аресты. Но связи с типографией ни за одной из них не замечено. Не видно и особы с приметами екатеринбуржки Баталовой. Не появилась или не заметили филеры? Лучше было бы, если бы не появлялась совсем, ведь тогда можно было бы допустить, что типография тоже осталась на месте или перекочевала не в Уфу…
«Да, запустили мы дела с этими типографиями, запустили», — покуривая, вздыхал ротмистр. Губернатор их с Бухартовским разносит в пух и прах, Департамент полиции ругается в каждом письме. И главное, недоумевает: как это в Уфе столько времени терпят такое безобразие? Вот совсем еще свежее письмо:
В е с ь м а н у ж н о е
С е к р е т н о
18 апреля 1908 г.
Начальнику Уфимского губернского жандармского управления
Департамент полиции предлагает Вашему высокоблагородию доставить сведения о том, имеются ли в Вашем распоряжении указания на места нахождения в городах Уфе и Златоусте типографий Российской социал-демократической рабочей партии, печатающих газеты «Уфимский рабочий», «Солдатская газета», «Крестьянин и рабочий», а равно на лиц, причастных к работе этих типографий, в какой мере обследованы Вами означенные предприятия и какие причины препятствуют ликвидации таковых?
«Какие причины»!.. Они что же там — думают, что все эти типографии нам хорошо известны, а мы просто ленимся их взять и получить за это положенные награды?..
Только было начал ротмистр входить в новое дело, как постучался смотритель губернской тюрьмы.
— Разрешите, Иван Алексеевич?
— Входите, раз уж явились, — недовольно процедил Леонтьев. — Что там у вас?
Смотритель молча прошел к столу и положил перед ним листок.
— Ознакомьтесь, господин ротмистр.
— Что-нибудь срочное? Если нет, оставьте…