Бессмертники — цветы вечности
Шрифт:
По его просьбе саткинцы раздобыли лошадь и сани-розвальни. Кинув в передок свой сундучок, Петр отдал вожжи Давлету и приказал ехать.
— Куда? — не вмешиваясь в дела командира, спросил тот.
— По дороге… Вдоль электрической линии…
Линия вывела их за поселок. Дорога шла рядом, лишь иногда ненадолго отклоняясь то из-за скалистого взгорка, то из-за глубокого оврага. Потом и линия, и дорога повернули вправо и по неширокой просеке побежали в глубь леса. Проехав с версту по этой просеке, Петр попросил остановиться. Вылез
— Что, товарищ Петро, опять — на столбы? — догадался Давлет.
— Опять… А ты, братишка, будь настороже…
На первом столбе он пробыл недолго. Главное было увидеть — далеко ли склад. Оказалось, совсем недалеко, саженей через полтораста, в уютном сосновом лесочке.
«Хорошее место, из поселка не видно, — отметил про себя Петр. — Группа захвата может выйти прямо из леса. Только чтоб тихо, без стрельбы. А подводы можно оставить вон у того поворота… Погрузить — и полный вперед!..»
Чем ближе подходили они к складу, тем на дольше задерживался он на столбах. Сторож у ворот его, конечно, уже видит. Что ж, пусть привыкает, а он между тем присмотрится: что за строение, сколько там сторожей, часто ли меняются. Для подготовки операции все это пригодится.
На последнем столбе, у самой ограды, Петр провозился особенно долго. Теперь все было как на ладони: и сам склад, и утонувшая в сугробах сторожка, и тропинка вокруг ограды, и густой со всех сторон лес. Сторожей тут двое. Пока один греется в сторожке, другой топчется у ворот, изредка прохаживаясь в ту или другую сторону. Снять этого глухаря в тулупе не составит никакого труда. Вот сейчас он спустится вниз, подойдет, попросит огоньку и…
От нетерпения аж в кончиках пальцев закололо. Глянул — белые, приморозил!
Спустившись на землю, Петр зачерпнул сухого морозного снега и принялся энергично растирать руки.
— Эй, паря, — окликнули его от сторожки, — заходи в караулку, согрейся. На таком холоду да при таком деле и околеть недолго!
Кинув кошки на плечи и сделав Давлету знак — жди, мол, Литвинцев, не раздумывая, направился к воротам. Стоявший на часах сторож сам распахнул перед ним калитку, пропуская на запретную территорию.
— Давай, давай, паря. Там у нас как у Христа за пазухой. И чаек есть, и к чаю чего. Растеплись после своих восхожденьев.
В сторожке действительно было тепло. На столе громоздился большущий самовар, рядом — заварной чайник, кружки, прикрытая полотенцем домашняя снедь. На стене — старый телефонный аппарат.
— Айда, сынок, разоблачайся, похлебай горячего, — настойчиво привечал его хозяин сторожки, пожилой сивобородый мужик.
Петр разделся, пояс и кошки бросил к порогу, сел к столу.
— Ну и зима нынче… Того и гляди околеешь на каком-нибудь столбе…
— Да, дело твое не сахар, — посочувствовал старик. — Ты бы хоть тулуп по такому случаю надел.
— В тулупе несподручно, еще загремишь оттуда. Не то электричеством
— Было, было у нас такое. Давно только. Тогда у нас энтот монтерил… ну, который потом в японской сгинул. Не знаешь?
— Нет, не знаю. Я ведь недавно в ваших краях.
— Я этак-то и подумал.
— Решил вот линию вам починить, а то мало ли чего приключиться может. Вам ведь, как ангелам, одной искорки хватит, чтобы на небушко взлететь.
— Что правда, то правда, — с готовностью подтвердил словоохотливый мужик, — а с керосинками было еще хуже: тут уж гляди да гляди. Теперь, слава богу, спокойнее… А ты знай себе пей, пей, добрый человек…
Петр пил чай, согревался, жевал сдобные шанежки, а самого внутри так и колотило. Случай! Опять — случай! Зря, видно, говорят, что один скворец и гнезда не совьет, одной рукой и узла не завяжешь. Завяжешь! Вон он, считай, один, а захоти — целый динамитный склад будет его. Что стоит ему, молодому, вооруженному, убрать этого старика? А потом того — у ворот? И тогда отворяй ворота, грузи на сани сколько влезет — и-и…
— А аппарат-то в порядке? — чтобы отвлечься и унять бившую его нехорошую дрожь, спросил он, у сторожа. — Если что, так я заодно погляжу, а то когда еще наш брат к вам заглянет.
— Трещит! — весело отмахнулся тот. — А ты ешь себе, ешь. Да вот чайку еще плесни, размягчайся знай. Сейчас ведь опять на холод, поди.
И вот этого человека, живого, заботливого, бесхитростно-душевного, простого русского человека, делающего для меня добро, мне пришлось бы убить? Из-за двух или трех ящиков динамита, которые все равно ничего не решат? Из-за той страшной и жестокой борьбы, о которой он, может, и понятия не имеет. Или, хуже того, сочувствует ей, такой же пролетарий, как и я.
Нашарив в кармане папиросы, Петр закурил. Старик пристроился рядом, вытащил самосад.
— Тепло у вас, — чтобы что-то говорить, сказал Петр. — И работа ничего, не переломишься.
— Работа ничего. Раз в месяц привезут со станции груз, примешь, стал быть, потаскашь. А потом опять ничего. Ничего…
— И помногу завозят, говоришь?
— Пудов по тридцать быват. Это сичас у нас пусто, а то… Вот в марте-то опять и привезут…
«Вот и хорошо, что пусто», — отпустило наконец Петра. Чтоб не искушало. Чтоб не мутило душу прежде времени. А придет это время… Господи, до чего же может озвереть человек!
Возвращаясь в Златоуст, Петр уже в деталях обдумывал план предстоящей операции. Конечно, исчезновение такого количества взрывчатки вызовет переполох во всей округе. Значит, нужно отрезать Сатку от Кусы и Златоуста, а последний — от Уфы и других городов. Заранее позаботиться о транспорте и собственном складе. Предельно тщательно подготовить людей. Постараться обойтись без стрельбы и ненужных жертв.
Встретившись с Артамоновым, он высказал ему свои соображения и приказал начать подготовку операции.