Бессмертники — цветы вечности
Шрифт:
— За помощь спасибо, однако подменять собой политическую полицию никому не позволительно. Телефон, надеюсь, у вас исправен? Стало быть, пользоваться надо, раз возникло что-то экстренное. Вот вчера, к примеру. Разве нельзя было прежде протелефонировать мне?
— Виноват, господин ротмистр, увлекся!
— Увлекся и все дело испортил. Разве не так?
— Но ведь десять человек арестовано, господин ротмистр.
— Десять — да. Но ведь не двадцать же и не тридцать, как должно бы. Однако, думаю, вы меня поняли? Давайте и впредь помогать друг другу, но не пахать два поля сразу. Богу — богово, Цезарю — Цезарево! Не нами сказано, но весьма мудро и прямо-таки к нашему случаю… Рассказывайте же, голубчик, я вас слушаю. Не по протоколу, а как было,
Они сели за стол, и Ошурко стал рассказывать:
— Вчера, четвертого февраля, часов в одиннадцать или двенадцать дня я получил сведения, что на Телеграфной улице против дома господина Безсчетнова прохаживается какой-то подозрительный молодой человек, поставленный, видимо, для наблюдения. Для проверки я отправился туда сам и на противоположной стороне улицы действительно увидел молодого человека в черной тужурке и в папахе с синей верхушкой. Предположение, что это часовой, вполне подтверждалось, и я попытался задержать его, послав с этой целью двух городовых. Но как только эти городовые стали приближаться, часовой скрылся во двор Безсчетнова, чем вызвал еще большее подозрение. Тогда я приказал городовым укрыться, а сам стал из-за сугроба наблюдать дальше. Вскоре со двора Безсчетнова вышел другой молодой человек. Он тоже стал прохаживаться взад и вперед. Когда он отошел от дома подальше, то был неожиданно для себя задержан моими городовыми и препровожден в полицейское управление.
— Что сообщил задержанный?
— Этого тогда я знать не мог, ибо вместе с ними в управление не пошел, рискуя упустить нечто важное.
— Что же вы предприняли дальше?
— Оставшись один, я решил зайти во двор Безсчетнова. Во дворе никого не было. Тогда я вошел к домовладельцу и попросил домовую книгу, чтобы навести кое-какие справки о его жильцах. К слову сказать, у Безсчетнова не один дом, а целых пять, и все находятся в одном дворе. Чтобы не вызвать преждевременной тревоги, я попросил хозяина проверить, не происходит ли чего подозрительного в его домах. Он ушел и тут же вернулся, доложив, что в квартире, снимаемой межевым инженером Беллониным, что-то делается, так как тот к себе его не впустил. Ввиду этого обстоятельства я отправился за нарядом полиции, но городовых, оставленных мною во дворе соседнего дома, уже не было. Позже я узнал, что они арестовали кого-то и также ушли в управление.
— А тем временем участники собрания начали беспрепятственно расходиться?
— Да, пока у меня не было городовых, со двора ушло человек десять-пятнадцать. Потом подошли городовые, и я распорядился закрыть ворота. Этим способом удалось задержать еще несколько человек, вышедших из квартиры Беллонина. А всего вместе с Беллониным десять.
Теперь Леонтьев знал, чем объяснить начальству возможную неудачу дознания! Все-де испортило вмешательство пристава Ошурко и его тупоголовых городовых. Вместо того, чтобы поставить в известность жандармерию, они, желая выделиться, взялись за дело сами и не справились с ним, упустив не только основную массу участников незаконного собрания, но и — что самое главное! — их главарей. К тому же в числе задержанных могли оказаться совершенно посторонние люди из прохожих, и такие, кажется, действительно есть.
Ротмистр перечитал составленные в полицейском участке протоколы, подчеркнул фамилии арестованных и досадливо поморщился:
— Ну вот, десять человек, а что толку? Кроме Бойковой — ничего интересного… Нахватали для числа, явно для впечатления, а теперь — что? Выпускать?
В числе задержанных были три женщины и семеро мужчин, вернее, если исключить инженера Беллонина, молодых рабочих парней. Все три женщины упорно отрицали свою принадлежность к каким-либо организациям, на собрании не были, Беллониных не знают, других арестованных — тоже. Бойковой он, конечно, не верит, а вот что представляют собой Надежда Бычкова и Валентина Мутных, пока совершенно неясно. В прежних делах они не встречались, ни разу не обыскивались, не отмечались филерами. Не исключено, что просто прохожие,
Но если в женской части группы была хоть одна любопытная личность. — Бойкова, то в мужской не было и этого. Тимофей Шаширин, Игнатий Мыльников, Федор Трясоногов — здешние молодые рабочие, проверить это не составит большого труда. Иван Ильин и Василий Сторожев — тоже. Петр Литвинцев, по всему, вообще не здешний. В Уфе появился недавно, беспаспортный бродяга, каких на Руси тыщи…
Оставался один Беллонин, но он, инженер-интеллигент, что белая ворона в стае, человек тут совершенно чужой. Арестованных вблизи его квартиры парней он видит впервые, и должно быть, не лжет, раз о главном говорит вполне чистосердечно и правдиво.
«…Беллонин на предложенный, ему вопрос ответил, — заглянул Леонтьев в протокол, — что сейчас в его квартире было собрание совершенно неизвестных ему лиц, коих было свыше десяти человек; квартира его была предоставлена им по просьбе Трапезникова для обсуждения некоторых вопросов по выборам в Государственную думу. Личность Трапезникова ему неизвестна, а знает он его лишь потому, что видел его в Дворянском доме на бывших предвыборных собраниях…»
Эх, Трапезников, Трапезников!.. Из-за одного этого господина дело могло бы получиться интересным и серьезным, но, начатое так безалаберно и бездарно, ничего обнадеживающего не сулило. Убедившись в этом до конца, ротмистр переслал все бумаги полицмейстеру Бухартовскому: пусть разбирается сам. У него же дел и без того по горло, ему недосуг возиться с разными там мальчишками и беспаспортными бродягами. Вот так, дорогой Ошурко! Сам заварил, сам и хлебай теперь свое варево. Хоть и не вкусно…
Леонтьев уже начал было забывать это дело и вскоре забыл бы совсем, если бы не губернатор. Узнав, что дело о собрании передано в общую полицию, он сначала удивился, а потом бурно вознегодовал. Что могут эти тупоголовые городовые? Кто подсунул этим простофилям такое тонкое политическое дело? Где были полковник Яковлев и ротмистр Леонтьев, почему остались в стороне? А ну вернуть все эти бумажки в их жандармскую епархию!..
Да, как ни старался Леонтьев спихнуть это заведомо бесперспективное дело на своего коллегу полицмейстера, ничего из этого не вышло. А загружен он был и в самом деле сверх всякой меры: на нем до сих пор висели дела об экспроприации почтовых поездов в августе и сентябре прошлого года, дела арестованного Михаила Кадомцева и других уфимских боевиков, дело о рабочей библиотеке бесследно исчезнувшего Алексея Смирнова и масса всяких других больших и малых дел вроде загадочной подпольной типографии местных большевиков.
В самый разгар переписки по поводу злополучного собрания на Телеграфной появилось еще одно громкое дело. 13 февраля возле своего дома, прямо на улице, несколькими выстрелами в упор был убит тюремный инспектор Колбе. Убийцу схватили на месте преступления. Леонтьев его уже видел: молодой, лет восемнадцати рабочий парень, крепкого телосложения, с приятным чистым лицом. Назвался Василием, членом организации эсеров Златоуста. Мотив преступления политический — наказать одного из участников избиения симских рабочих. Эсеры любят «наказывать», набиваться в защитники, тут их хлебом не корми. Но что стоит убийство этого жалкого Колбе по сравнению с тем, какую массу людей подняли в защиту симских рабочих уфимские большевики! Он видел эту массу, осадившую тюремный замок и дом губернатора, и может дать вполне профессиональную оценку такой защите.
Дело юного террориста было для него ясным от начала до самой виселицы, и он уделил ему ровно столько времени и внимания, сколько оно заслуживало.
Другое дело — это собрание у Беллонина. Одно то, что проводил его человек, известный под фамилией Трапезников, говорило о многом. Была у Беллонина, конечно же, и Бойкова. Эта особа известна полиции уже давно, и если она там была, то собрание могло быть только социал-демократическим. В этом случае ее вполне можно принять за лакмусову бумажку.