Бессмертники — цветы вечности
Шрифт:
— Это тебе, Миша, Федор говорит, рабочий. Мотай, как говорится, на ус.
Общий разговор разрядил обстановку. Все принялись дружно пить чай и хрустеть баранками.
— Ну а ты, Литвинцев, что все молчишь? Неужто никаких вопросов у тебя нет?
— Отчего же нет? — вскинул голову Петр. — Боюсь, у меня их столько, что за целый день не обговоришь!
— Начни с одного, самого первого, — улыбнулся Кадомцев.
— Хорошо. Отчего и где так долго пропадали? Эразма Самуиловича до сих пор нет. Почему?
Кадомцев налил себе еще чаю, размешал в стакане сахар, тепло посмотрел на друзей.
— После конференции, одобрившей наши с вами планы, питерцы попросили немного
— Ну, а Эразм?
— На конференции Эразма опять избрали членом Боевого центра. Работает как одержимый. Уже сколотил не одну дружину и школу. Скоро вернется в Уфу.
— Уральский опыт пригодился? — довольно засветился Горелов.
— Питерцы взяли на вооружение нашу структуру. Да и другие тоже. Кроме того, создаются школы бомбистов — в Киеве и Львове…
— А мы своих послали в Питер! — огорчился Литвинцев.
— Не волнуйся, оттуда их переправят на юг. В Киеве их встретят Володя Алексеев и Люда Емельянова, они помогут им перебраться за границу. Договоренность на этот счет есть.
— Значит, демские деньги работают на революцию?
— Еще как! На них мы провели конференцию, на них открываем инструкторские и бомбистские школы, закупаем оружие, издаем газеты, готовим партийный съезд… Большая работа требует больших расходов, товарищи…
Задумчивые девичьи глаза Кадомцева разом посуровели.
— Что еще, Литвинцев?
— Свою бомбистскую мастерскую мы поставили, работает хорошо, но…
— Знаю, молодцы!
— Но кончается взрывчатка. Оболочки для бомб делаем единицами. Совсем нет денег.
— Деньги скоро будут, — уверенно сказал Кадомцев, — а динамит нужно поискать там, где он есть: на горных заводах, в железорудных карьерах. Причем потребуется, его много, и не только для нас. — Он виновато заглянул в лица друзей и пояснил: — На конференции один товарищ предложил для начинки бомб какое-то мудреное вещество, которое нужно научиться делать самим. Я высказался против такой кустарщины и… пообещал всем столько динамита, сколько будет нужно. На Урале его много!
— Слово, конечно, держать надо, но и на Урале динамит в булочных не продают.
— Готовь экспроприацию, Литвинцев.
— Займемся. И еще…
— Да у тебя, действительно, вопросов целый ворох!
— Соскучился, давно не говорили. Да и когда еще поговорим?…
Литвинцев помолчал, покусал кончики отросших усов и, глядя прямо перед собой, глухо сказал:
— Плохо работа у нас идет, тысяцкий. Полгода нет Эразма, значит, нет и штаба. Нет штаба — нет ничего. Подготовку командиров забросили, с третьей дружиной не работаем, рабочих обращению с оружием не учим Живем от одной экспроприации до другой. Дело ли это, товарищи?
За столом воцарилась тишина.
— Я, конечно, человек на Урале новый, — продолжал в этой тишине Литвинцев, — может, чего-то не знаю, чего-то не понимаю. Но это же элементарно, товарищи, уезжает командир — дело продолжает его заместитель. В условиях подполья это необходимо вдвойне — и не то что на месяцы, на каждый день, на каждый час!
— Справедливо, Литвинцев, но не забывай: сейчас зима!
— В зимний лес отряды на ученья не выведешь! — поддержали Кадомцева члены совета. — Вот придет весна.
— А если революция начнется зимой?
Литвинцев решительно отодвинул недопитый чай и взволнованно поднялся.
— Товарищи, простите меня за прямоту, но иначе я не могу. Меня действительно очень тревожит состояние наших дел, а еще больше наше к нему отношение. Революция — это война,
Чай остыл, да и пить что-то расхотелось. Литвинцев сел, вытащил пачку дешевых папирос и, ни на кого не глядя, закурил. Вслед за ним задымили и остальные, исключая одного Ивана Кадомцева, который, как и все другие мужчины в его семье, не курил.
— Колючий ты человек, Литвинцев, — поймав его взгляд, медленно проговорил Кадомцев, — но, как всегда, прав. Вот вернется Эразм, познакомитесь и, думаю, вполне сойдетесь. Нашему увлекающемуся начштаба нужен именно такой помощник, как ты.
Литвинцев не ответил. Эразма он не знал и сказать что-либо по этому поводу не мог.
— А теперь давайте поговорим о том, ради чего я вас собрал, — как бы подводя черту, подо всем, что было до этой минуты, сказал Кадомцев. — Боевой центр поручает нашей организации произвести экспроприацию казенных денег, крайне необходимых для нужд боевой работы. Объектом экса может стать банк в городе Вятке. Прошу выслушать мои соображения…
Домой Литвинцев возвращался уже ночью. На душе было нехорошо. Прямая и резкая критика, с которой он выступил на совете, кажется, пришлась товарищам не по душе. Но молчать он тоже не мог, не имел права. Работа в организации действительно застопорилась. Надо что-то делать. Теперь, когда вернулся главком Иван Кадомцев, и начать бы ее по-настоящему, да опять не до того. Сколько сил потребует экспроприация в Вятке? На какое время? А экс динамита на Урале? Словом, все лучшие силы уфимской организации в ближайшее время опять будут отвлечены. Из членов совета на месте остается один Василий Горелов. Новоселов и Гузаков войдут в группу «вятичей». Сам он отправится на уральские заводы. Кому же работать, кому направлять повседневную жизнь дружин?
При обсуждении плана вятской экспроприации они опять едва не повздорили. Когда стало известно, что возглавлять группу собирается Кадомцев сам, Петр возразил в самой резкой форме.
— Где это видано, чтобы генералы ходили в атаки наравне с рядовыми солдатами? Ведь не считаешь же ты, что сидят они в своих штабах только из-за трусости?
— Ну и сказал же, Литвинцев! Какой я тебе генерал!
— Красный генерал, Иван. Если больше нравится уставное обращение, — тысяцкий, главком боевых отрядов Урала. И только поэтому я буду голосовать против назначения тебя командиром группы в Вятку. С удовольствием соглашусь с кандидатурами Гузакова, Новоселова, Горелова, Алексеева, Калинина или кого другого, но против твоей — возражаю самым категорическим образом. Согласись, это не разумно. И ничем не оправдано. Не хочу накликать беды, но в случае неудачи мы потеряем не только Ивана Кадомцева, и ты это хорошо знаешь. Да и те, кто ведет сейчас следствие по делу твоего брата Михаила, тебе только спасибо скажут: вместе с твоей судьбой решится и его судьба.