Бессмертные
Шрифт:
«Этот звук издал я? О Боже… О Боже… Как собака! Да какого хрена… Что теперь делать? Я стал псиной на всю жизнь?»
Сердце глухо забилось в груди, постепенно порождая страх.
«Вдруг превращение необратимо? Что тогда? Что я могу сделать? Как сказать маме? А Леа?.. — раздумывал Сэм. — Нет, это не навсегда. Я должен действовать! Надо сказать Леа, что со мной всё в порядке… всё будет в порядке… Будет».
Посмотрев по сторонам, Сэм снова попытался успокоиться и ещё раз всё обдумать. Но ничего не помогало. Он оставался громадным волком. С какой бы стороны Сэм ни подступал
***
Под тяжёлыми сосновыми ветвями Сэм просидел несколько часов. И сколько бы возможных объяснений превращения ни появлялось в голове, ничего дать толкового ответа не могло.
Парень чувствовал себя запертым внутри животного совместно с теми же приступами злости и яростными выпадами. Раздражало всё, и даже шелест листвы порождал в горле рычание.
Выйти во двор и постучать большой страшной лапой в дверь не представлялось возможным. И уж точно никакой доктор не смог бы помочь. Запыхтев, Сэм опустил огромную морду на лапы, что сильно напомнило детство, когда, смотря телевизор, он ложился на живот и подпирал руками голову.
Индеец чувствовал себя: он — это он, только внутри чужеродного тела и без возможности заговорить. Попытавшись раз сказать что-нибудь, Сэм заклеймился идиотом, потому как вместо членораздельной речи из пасти вырвался приглушённый скулёж. Язык, не взаимодействуя с мозгом, не мог сформировать ни единого слова. Невероятно сложно чувствовать себя самим собой, когда визуально от тебя не осталось и следа.
Дальнейшие действия также оставались не совсем понятны. Ничего не работало, сердце отплясывало панический танец в груди, а Сэм терялся — временное это изменение или же нет.
«Что делать, если я навсегда заточён в тело зверя? И не заговорить. Я даже не смогу объяснить маме и Леа, что я гигантская собака. Как быть?»
Начинало темнеть, пора возвращаться домой, иначе мать забеспокоится. Сэм лежал на краю дворовой лужайки, надёжно скрытый деревьями. Уши навострились — в голове возникла идея подслушать, чем занимается мама. Повышенная чувствительность определённо точно улавливала различные звуки изнутри дома, словно при помощи специального слухового прибора, который увеличивал громкость. Качнув мордой, Сэм снова устроился на лапах и продолжил внимать.
Мать обзванивала контактные номера в его мобильнике, который нашла на столе в кухне вместе с окровавленной футболкой. Сэм зажмурился, когда услышал её тревожный голос, и принялся отсчитывать шаги, которые мама навёрстывала по маленькому дому.
После примерно семисотого шажка и многократных обзвонов, женщина снова подхватила телефон и набрала знакомый номер.
— Леа? — спросила мать.
Сэм вскинул морду и принялся вслушиваться.
— Леа, Сэм с тобой?.. Его нет?.. О… О, дорогая, ладно… А ты не знаешь, где он?
C другого конца провода послышался приглушённый ответ Леа, и, подпитываемый нервозностью женщин, Сэм взволновался пуще прежнего.
— Нет предположений, где он может быть?.. Я знаю Сэма, мы не ладили в последнее время, но мне нужна твоя помощь.
Сэм снова вслушался в ответ, рыча себе под нос.
«Ладно, это уже
Ожидание только ухудшало и без того дёрганое поведение. Из пасти вырвалось жалобное завывание, когда мать принялась звонить в полицию. В течение двадцати минут Сэм неустанно рычал про себя. Шериф полиции свернул к их дому в сопровождении двух патрульных автомобилей. За ними показались лесные следопыты, которые всей толпой завалились прямиком в дом вместе с матерью Сэма для выяснения возможного местонахождения сына.
«Не думаю, что они найдут меня сейчас».
Всё ещё пребывая в шоке от произошедшего, Сэм посмотрел на собственные лапы. Каждый раз память возвращала мысли в тот момент, когда на месте кожи образовалась шерсть, и тогда дыхание тяжелело, а сердце ускоряло свой темп.
От его бешеного биения Сэм готов был задохнуться, когда на подъездную дорогу свернула Леа и ворвалась в дом. От тревоги к медным щекам приливал румянец, а чёрные волосы развевались за спиной в такт походке. Сэм услышал глухие рыдания — обнявшись, Леа и его мать всхлипывали и плакали.
Выйдя на крыльцо, егери принялись обсуждать кто и куда отправится на поиски. Сидеть и слушать мучительные стенания Леа в гостиной оказалось для Сэма настоящей пыткой. Он слышал движения каждого человека, скрип половиц и людские разговоры. Но странным казалось не только это, но и усиленные запахи, зрение, которое позволяло разглядеть не видимые человеческому глазу детали… В животном теле эти способности казались естественными.
Будто Сэм самый настоящий волк. Он покачал головой, прогоняя мысли из головы, и снова уставился на свои чёрные лапы. Человеку быть волком просто невозможно, это страшный сон. Не важно, как сознание реагирует на реальность, но Сэм смог прийти только к этому выводу. Страшный сон.
Индеец наблюдал, как Леа покинула дом в сопровождении хорошего друга Гарри — Чарли Свона.
— Чарли, я хочу остаться здесь! — настаивала девушка, протирая заплывшие от рыданий глаза. Видя доказательство слёз своей возлюбленной, Сэм крепко зажмурился.
— Леа, позвонил Гарри и сказал тебе возвращаться домой. Всё равно мы пока ничего предпринять не можем. Сэм взрослый парень, думаю, с ним всё хорошо.
— А если нет? Вдруг он вернётся, а меня нет? — Свежая порция слёз покатилась по щекам Леа.
Чарли строго взглянул на неё и мягко подтолкнул к машине.
— Нет! — рассердилась девушка и вырвалась из слабой хватки рук шерифа. Идеальные чёрные брови сошлись на переносице, а взгляд потемнел от злости. Леа вызывающе вздёрнула подбородок, и сердце Сэма переполнилось гордостью за свою возлюбленную. Во время злости она была неотразима ровно настолько, насколько Сэм никогда не хотел её злить. Он желал очутиться поближе к Леа… Лишь одна мысль о ней помогала успокоить ярость.