Бессмертный мятежник
Шрифт:
– Но вы ведь знаете, кто вас столкнул в кювет? – осторожно начал журналист.
– Конечно, знаю. Но если вы думаете, что я буду мстить лично тем людишкам, которые убили мою жену и сделали меня калекой, то ошибаетесь. Мне нет до них дела. Если мечты мои осуществятся и добро восторжествует в дни моей жизни, их просто смоет в потоке подобных им нечистот. Да, я выжил. Но я восстал к жизни другим человеком! Десять дней я находился в состоянии между жизнью и смертью. И можете мне поверить, эти десять дней я помню во всех подробностях до сих пор!
– Да?! – Глаза журналиста загорелись в ожидании сенсации. – Вы что же, можете рассказать что-то о загробном, с позволения сказать, существовании?
– Ничего не скажу. – Ираклий угрюмо зыркнул в сторону журналиста и тот подавился недосказанным словом. – Уже и так достаточно понаписали врак о скитаниях душ, оторванных от тела. Тайна сия велика, и доступна она лишь посвященным. Придите в братство
Разговор замялся. Отец Ираклий резко перешел от нормальной речи к фантасмагорической терминологии. Корреспондент сидел и почесывал в затылке, размышляя, как повернуть беседу в более понятное русло.
– Да… Хмм… Это… Но все же, отец Ираклий, что вы можете сказать о сути своего духовного перерождения?
– Я почувствовал, что чувства мои обострились, заставляя меня воспринимать окружающий мир с новой, совершенно неизвестной мне доселе стороны. Тело мое было изломано, оно болело каждой мелкой своей частицей, но разум воспылал, подобно факелу в нощи. Я был прикован к постели, но все существо мое жаждало деятельности. Я уже не боялся смерти, я прошел через нее и сроднился с нею. Я не хотел более бороться с отдельными людьми как с мелкими носителями зла. Я захотел понять природу зла в целом и найти способ уничтожить его! Вот в чем отныне состояла моя единственная, столь желанная цель!
– Понятно, – сказал корреспондент с немалым облегчением, уловив новое возвращение к более или менее нормальному русскому языку. – Продолжайте, Александр!
– Тело мое, от природы живучее, быстро восстанавливало силы. Я же, словно запойный пьяница, ударился в чтение книг, пытаясь почерпнуть в них мудрость, найти ответы на мучившие меня вопросы. Я обнаружил, сколь много прошло мимо меня раньше, в суете бездуховной жизни. Я, никогда до того не веривший, обрел Бога как моральный абсолют! Только велениями божьими я мог мерить теперь все свои поступки. Но увы! Немало религиозных книг пришлось мне прочитать, все более убеждаясь, что светлый образ Бога единого размыт, заслонен, закидан тоннами шелухи, придуманной жрецами и священниками в целях личной выгоды за тысячелетия существования цивилизации. И в раздумьях, к какой же религии примкнуть, я вывел для себя простую истину – ни к какой! Ибо все они ложны в гораздо большей степени, чем истинны! Бог абстрактен. Твори зло, и он исчезнет вовсе… Но стоит тебе взять судьбу в свои руки, и начать созидать добро, взламывая сопротивление жалких приспешников греха, и Бог возродится во всем своем величии!!! Бог – это идея, моральный абсолют. Лишь добро, которое мы творим в жизни своей, воплощает его в материальной жизни! А посему принцип истинного добра я возвел не только основным принципом моей жизни, но и общим принципом, коему должно следовать все общество. Оно должно получить столь долгожданный идеал, и у него появится опора для движения к спасению душ человеческих.
– Вот как? – Журналист затеребил висячие усики. – Но как же вы возьмете на себя смелость определить, что есть добро и есть зло? Как вы сможете отделить их друг от друга, ведь добро и зло тесно переплелись в истории человечества? Все относительно…
– Нет. – Ираклий сжал кулаки. – Они, конечно, сплелись, но это не значит, что мы должны посыпать себе голову пеплом, не надеясь отделить зерна от плевел. Добро и зло не относительны – они абсолютны, как и сам Бог! Идея непротивления злу насилием мне глубоко чужда. Она отвратительна своим неприкрытым цинизмом, ибо отдает тысячи добродетельных беззащитных душ в жертву Дьяволу. Мы должны иметь силы для борьбы! Да, если хотите, это будет насилием! Насилием добра над злом, и не будет в мире насилия, столь угодного Богу, как это!
– Извините, отец Ираклий, но я нахожу определенное сходство между идеями, которые вы высказываете и побуждениями, которые заставляли выступать в великие походы крестоносцев средневековья. Да, сейчас христианство является одной из самых терпимых и миролюбивых религий, но в тот мрачный период оно имело довольно агрессивную окраску. Эти люди тоже не хотели сидеть, сложа руки. Они активно действовали в борьбе с врагами истинного Бога, как они тогда его себе представляли. Они проходили десятки тысяч верст, уничтожая всех непокорных на своем пути, убивая ни в чем неповинных сарацинов, арабов и евреев. А в Испании и других католических странах за чистоту веры боролась святая инквизиция. Она пытала еретиков на дыбе, жгла их на кострах. А ведь еретики, осмелюсь напомнить, были теми же христианами, только трактовавшими Новый Завет чуть иначе…
– Замечательно… – Отец Ираклий снисходительно улыбнулся. – Ваш экскурс в историю похвален, хотя мне не совсем понятны ваши аналогии… Что вы имеете в виду?
– Ну, как вам сказать? – Журналист замялся. – По-моему, это очевидно. Они боролись огнем и мечом за идеи, казавшиеся им высшими. И вы сейчас призываете сражаться со злом
– Знаете, сын мой… Крестовые походы, бесчинства инквизиции… – Ираклий задумчиво покачал головой, словно он был свидетелем этих событий и теперь вспоминал их. – Весьма неуместное сравнение. Но я не обижаюсь на вас, ибо вы не обучены зрить в корень сущего. Вы сопоставляете поверхностные описательные признаки и пытаетесь создать образец усредненного диалектического анализа, коему учили вас на вашем родном историко-филологическом факультете. Я ведь не ошибаюсь, вы учились на истфиле? – Журналист кивнул, как загипнотизированный. – Хотите, я объясню вам, в чем коренная суть отличия моего мировоззрения от любой религии, когда-либо существовавшей в мире? – Ираклий слегка подался вперед, страстный его взгляд прожег собеседника насквозь. – Я не гонюсь за фетишами! Христианство, магометанство, и, тем более, индуизм, и буддизм, и прочие широко известные религии – не более, чем оголтелый, ничем не прикрытый фетишизм! Я не хочу умалять достоинств этих религиозных миропостроений, но беда их в том, что содержа в основе своей алмаз ясной мысли, они вынуждены идти на поводу у стремления человека к обрядовости. Ибо так устроен человек толпы: чистая вера, начинающаяся как абстрактные умопостроения, не может удовлетворить его материальной необходимости потрогать изваяние Бога руками, спеть ему осанну громко вслух, выполнить бессмысленные, но утвердившиеся веками стадные обряды, и принести Богу жертвы, в какой форме бы это ни происходило. Скажи ему: "Просто верь в Бога, говори с ним в душе и не совершай грехов", и он останется глубоко неудовлетворен. Ибо верующему человеку необходимо, чтобы окружающие его видели, насколько он набожен, как истово и правильно соблюдает предписания, якобы исходящие от Бога. Стадный инстинкт заразителен – человек отучается предпринимать поступки, ведущие к истинному его духовному совершенствованию. Действуй, как говорит тебе жрец, делай, как делает толпа, и ты будешь благословлен Всевышним, очищен, прощен, и все грехи твои смоются, как бы страшны они не были. Вот тогда-то и выплывают на свет божий четвертование еретиков, сожжение ведьм, побивание камнями неверных, великие походы за гробом господним, паломничества в Медину и прочий фетишизм, как эрзац-наполнитель бездонной духовной пустоты! Истинная вера должна нести просветление, мы же наблюдаем лишь варварское ослепление человеков, превращающихся в подобие баранов…
– Отец Ираклий! – Журналист перебил собеседника, вид у него был ошарашенный. – Послушать вас, и можно решить, что имеешь дело с отъявленным атеистом…
– Ничего подобного! – Ираклий ткнул узловатым пальцем прямо в камеру. – Послушайте меня, жители несчастной, исстрадавшейся России, отвернувшиеся от Бога и желающие возвернуться к нему! Поймите меня, братья мои и сестры! Я лишь хочу вернуться к первоначальному смыслу Бога! Истинного Бога, добра одухотворенного, как бы его ни называли на разных языках! Горько мне слышать, как православные священники и заезжие протестанты честят друг друга на чем свет стоит, не стесняясь в выражениях, а бритоголовые проповедники восточных божков торгуют размалеванными книгами в подземных переходах, обещая приобщение к нирване за одну неделю. Шелуха все это, дети мои, накипь все это и грех непотребный! Бог один, и добро одно, и зло одно, хоть и многолико оно, и умеет прикидываться невинным агнцем! Придите ко мне, страждущие добра, и найдете здесь опору – не молитвы, ни обряды, но просто друзей, могущих вас понять и поддержать в борьбе со злом…
– Так-так… – произнес Демид. – Не вижу в его идеях ничего нового. По сути это напоминает протестантизм архаичного типа – весьма агрессивный, да еще и с выпирающим монотеистическим стержнем, на который сей человек, как шашлык на вертел, насаживает свои лозунги. Но история религии перепробовала уже все возможные комбинации религиозных идей. Вряд ли он изобретет нечто свеженькое. Пожалуй, он соберет свой урожай фанатиков, будет проповедовать на площадях и по телевидению, поначалу будет пользоваться поддержкой местных властей, а, может быть кое-кого из меценатов средней руки. Потом превратится в фюрера очередной авторитарной секты, заставит бедных пацанов убить пару-тройку подвернувшихся под руку хулиганов, будет в гонении, но в конце концов угодит в тюрьму, где и угаснет его звезда, не оставив заметного следа в нашей истории. Это, конечно, при интенсивном развитии событий. А может быть, ничего такого и не будет – поговорит себе и остынет. Мало ли кто претендует на решение мировых проблем?
– А что, может быть, он прав? Нужно же кому-то бороться с уголовной дрянью, если милиция не может, – Лека даже раскраснелась от возмущения. – Почему ты сразу решил, что он – изувер такой? С виду приличный мужик, приятный даже. И умница – смотри, как он этого очкарика срезал! Я, может быть, даже присоединилась бы к нему. Теоретически, конечно.
– Почему? – Демид нахмурил брови. – Что-то в нем неуловимо напоминает еще одного "носителя добра" – твоего старого приятеля Германа Филинова.