Бессмертный мятежник
Шрифт:
– Браво, браво! – Демид хлопнул в ладоши. – Довольно откровенное вступление. Но знаешь, Мудрец, довольно с меня отвлеченных философствований. Я уже полдня скитаюсь по этой электронной коробке и все еще не получил того, что мне нужно. Можешь ли хотя бы ты обойтись без словоблудия – если ты действительно Мудрец? Давай, выкладывай кратко и ясно – кто ты такой, для чего создан, что можешь мне дать? Имею ли я сейчас доступ к любой информации, которая хранится в памяти?
– Мудрец. Меня зовут Мудрец.
– Это я уже слышал.
– Довольно помпезное имя даже для такого персонажа, как я, не правда ли? – Человек улыбнулся. – Эй-Пи не затруднялся в выборе имен. Я заселяю директорию, созданную
– Значит, ты склонен считать, что в наибольшей степени олицетворяешь собой этот компьютер? Как я заметил, почти все местные обитатели претендуют на лидерство и жалуются на то, что им не удается встретиться друг с другом.
– Глупцы! Их просто не существует. В данный момент существую только я. И если ты выйдешь из моей директории, я точно так же буду свернут, архивирован и задвинут в темный ящик. Не думаешь же ты, что все эти рисованные человечки реально живут, дышат, едят, или, к примеру, справляют естественные надобности? Каждый из них создан для определенных целей, и как бы ни тщился возвысить собственную значимость, останется лишь определенной функциональной директорией. Пожалуй, я отличаюсь от всех только тем, что осознаю это. Хотя, конечно, я имею и качественные отличия. Мой объем памяти отличается от них в миллионы раз. Он приближается по своим параметрам к человеческому, и, обладая возможностями к самосовершенствованию, я постепенно отклоняюсь от стандартной электронной схемы и развиваю в себе личностные черты. А идея встречи обитателей Внутреннего Мира? Это нонсенс! Все они являются моими перевоплощениями, ограниченными и схематизированными. Если бы они существовали одновременно, это напоминало бы шизофрению в сотой степени – не две и не три, а несколько сотен личностей в одном сознании. Так что, уважаемый Ди-Пи, если ты будешь перестраивать систему Внутреннего Мира, то учти, что имеешь дело не с простым компьютером.
– «Ди-Пи» – это мое имя в вашем компьютерном мире? Типа, Демид Петрович в сокращенной манере?
– Именно так.
– Забавно. Слушай, сюда, Мудрец. Пока мне до перестройки, мне бы себя привести в порядок.
– Догадываюсь. Тебе надо уменьшить явления гиперсенсорности.
– Да не уменьшить, мне бы вообще избавиться от этой дряни! Как снова стать обычным человеком, такое у вас не записано?
– Это у тебя вряд ли выйдет. Ты влип крепко, Демид. А вот научиться управлять своими способностями… Думаю, зеркало номер три должно тебе помочь…
Мудрец неожиданно замолчал, к чему-то прислушиваясь.
– По-моему, в Наружном Мире появился кто-то чужой, – сообщил он. – Он пришел в дом Эй-Пи, в ту комнату, где находится твое настоящее тело.
– Откуда ты знаешь? Ты же не можешь ни слышать, ни видеть.
– Когда я включен, я улавливаю мысли людей в помещении. Это куда эффективнее, чем просто видеть и слышать.
– Может быть, это кто-нибудь из местных жителей?
– Нет, никто из посторонних людей не сможет попасть в дом, даже если дверь будет открыта настежь. Кроме того, этотдумает на каком-то странном, незнакомом языке, если это вообще можно назвать языком. Сдается мне, это существо нематериально. Оно мне не нравится категорически, оно агрессивно…
– Мне нужно срочно выйти из компьютера, – забеспокоился Демид. – Кто знает, что там может случиться с моим телом? Ты можешь выкинуть меня отсюда?
– Я пробую, – нервно сказал Мудрец, – но у меня ничего не получается. Я блокирован…
Он замолчал и
ГЛАВА 7.
Лека проснулась поздно. Окно было открыто – на улице, несмотря на сентябрь, было тепло. Береза за окном шелестела желтеющими листьями, тонкие паутинки плыли по воздуху. Бабье лето… Хорошо! Лека потянулась в постели и зажмурила от удовольствия глаза.
Давно она не ощущала такой легкости в теле. Когда-то она просыпалась в хорошем настроении каждый день – в давние-стародавние времена, когда она училась в английской спецшколе, плавала в бассейне по вторникам и пятницам, дружила с приличными мальчиками и не знала ничего ни о кайфе, ни о ломке. Жизнь и без того была кайфом. Господи, как же это было давно! И как недавно – всего три года назад. Может быть, есть все-таки Бог на небе, если такой замечательный человек, как Динамит, пытается вытащить ее из грязи? Она почувствовала, как засосало под ложечкой – ей жутко захотелось есть и это тоже было неожиданно и приятно.
– Динамит! – позвала она. – Динамит, где ты? Я есть хочу!
Никто не отозвался. Лека откинула одеяло и вскочила на ноги. На ней не было никакой одежды – совсем никакой. Зато она была чистенькая и от нее вкусно пахло жасминовым мылом. Лека открыла платьевой шкаф и позаимствовала у Динамита клетчатую рубашку – по длине та доходила до середины бедер, а рукава пришлось закатать. Покрутилась перед зеркалом и отправилась на кухню.
– Сейчас я наведу тут у него порядок, – мурлыкала она. – Разберемся в его свинарнике…
Лека открыла дверь на кухню и встала, как вкопанная. Убирать было нечего.
Для Леки давно уже стало привычно, что кухня – нечто среднее между выгребной ямой и пепельницей. Высохшие лужи прошлогоднего кефира, слой пепла на ободранном линолеуме цвета мумифицированного мяса, шприцы-ветераны в раковине вперемешку с дохлыми тараканами. Здесь такого не было и в помине. Все сияло чистотой. Собственно, это была не просто чистая кухня. Это была очень красивая кухня. Лека с восхищением провела пальцем по матовому белому покрытию на стене.
– Ого, клево! Прямо запад!
Леке приходилось бывать в квартирах и пошикарнее этой. Подумаешь, шведский гарнитур! Но теперь ей вдруг мучительно захотелось жить в такой чистоте и красоте, не ступать по утрам на закиданный окурками пол, брезгливо поджимая пальцы ног, не распихивать ногами кастрюли, не отыскивать в груде жирных тарелок относительно чистую. "Если бы у меня была такая кухня, я бы тоже стала чистюлей", – сказала она себе. Это прозвучало как заклинание. Обычное утреннее заклинание, которое произносит человек, внезапно почувствовавший необходимость в перемене. Перемене места, перемене жизни, перемене пристрастий. Человек осторожно высунул голову из-за ширмы, загораживающей полмира, бросил шпионский завистливый взгляд на чужую жизнь и обнаружил, что счастье, оказывается, возможно. "Здорово, – бормочет он. – И я так хочу! И я так буду!" И что самое смешное – он действительно верит в то, что у него получится. В этом виновато утреннее солнце – оно ослепляет человека, раскрашивает помойки в семь основных цветов радуги и невиданное количество дополнительных оттенков. Оно заставляет забыть о том, что кроме утра существует также день когда мучительно хочется спать вечер когда мучительно хочется оглушить себя чем-нибудь тяжелым и ночь когда враги становятся друзьями во всеобщем всемирном братстве коньячноводочноденатуратнодихлофоснокосячном чтобы снова стать врагами наутро.