Бессонница (др.перевод)
Шрифт:
На этот раз Ральфу было уже проще поверить. Теперь сложнее было поверить в то, что те слова Эда были бредом сумасшедшего.
– Если это не прекратится в ближайшее время, – сказала Луиза, появившаяся в дверном проеме, – нам придется пожениться и сбежать из города, Ральф. Симона и Мина не могли – в прямом смысле слова: не могли – оторвать от меня глаз. Мне пришлось городить какую-то чушь насчет нового макияжа, который я нашла в журнале, но они не поверили. Мужчина мог бы поверить в такое, но женщина знает, чего можно добиться с помощью макияжа, а чего нельзя, как ни старайся.
Они прошли обратно на кухню, и хотя ауры снова исчезли, одну яркую ауру Ральф все-таки
– В итоге я им сказала единственное, во что они могли бы поверить.
– И что же? – спросил Ральф.
– Я им сказала, что встретила мужчину. – Она замолчала, а потом, когда кровь снова прилила к ее щекам и окрасила их в розовый цвет, она все же решилась: – И что я в него влюбилась.
Она отвернулась. Ральф взял ее за руку и развернул лицом к себе. Он смотрел на маленькую аккуратную складочку у нее на локте и думал о том, как было бы здорово дотронуться до нее губами. Или, может быть, кончиком языка. Потом он поднял глаза и посмотрел на нее:
– А это правда?
Ее взгляд лучился искренностью и надеждой.
– Мне кажется, да, – тихо проговорила она. – Но сейчас все так странно… Все, что я знаю точно: я хочу, чтобы это было правдой. Мне нужен друг. Я очень долго была несчастлива, и мне было страшно, и еще я была одинока. Одиночество – это самое худшее, что случается с человеком в старости. Не болячки и радикулит, не одышка, когда поднимаешься на один лестничный пролет, который ты просто пролетал, когда тебе было двадцать… а именно одиночество.
– Да, – сказал Ральф. – Это действительно самое худшее.
– Никто с тобой больше не разговаривает… нет, конечно, с тобой говорят, но постольку-поскольку, и это совершенно не то же самое… а большинство тебя просто не замечает. Ты когда-нибудь испытывал что-то подобное?
Ральф подумал о Дерри старых пердунов – о том городе, который не видят и не хотят видеть те, кто вечно спешит и вечно чем-то занят – и кивнул.
– Ральф, обними меня.
– С удовольствием, – сказал он и заключил ее в объятия.
Какое-то время спустя, запыхавшиеся и смущенные, но безумно счастливые, Ральф с Луизой уселись рядышком на кушетке в гостиной. Эта кушетка, абсолютно хоббитского размера, была больше похожа на широкое кресло, которое во всех каталогах называется «креслицем для влюбленных». Но они вовсе не возражали против такого названия. Рука Ральфа лежала на плече у Луизы. Она распустила волосы, и он крутил в пальцах ее локоны, размышляя о том, как легко забываются ощущения. Женские волосы на ощупь совсем другие, не такие, как у мужчин. Она рассказала ему про сегодняшнюю карточную игру. Ральф слушал очень внимательно, но не сказать, чтобы он был очень удивлен.
Раз в неделю в Лудлоу-Гранж собиралось около дюжины пожилых леди, чтобы сыграть по маленькой: проиграть долларов пять или выиграть десять, – но чаще всего все ограничивалось пригоршней мелочи, хотя в их компании была пара очень сильных игроков и пара совсем уже никудышных (Луиза причисляла себя к первым). Они играли не ради денег – это был просто способ весело провести вечер в приятной компании. Женский аналог шахматных турниров старперов с Харрис-авеню.
– По идее сегодня я должна была вернуться домой абсолютно на нулях, если учесть, сколько мне задавали вопросов про то, какие витамины я принимаю, какие пластические операции я сделала и так далее. Как можно сосредоточиться на игре, когда тебе все время приходится врать, да еще следить, чтобы каждая следующая ложь не противоречила предыдущей.
– Да, наверное,
– Тяжко, не то слово. Очень тяжко! Но что самое интересное: вместо того чтобы проигрывать, я продолжала уходить в плюсы. И знаешь почему, Ральф?
Он знал, но все равно покачал головой, чтобы она рассказала ему. Ему нравилось ее слушать.
– Все дело в их аурах. Я не всегда знала, какие именно карты у них на руках, но все равно очень часто угадывала. И даже когда я не знала точно, все равно у меня получалось примерно прикинуть расклад. Ауры то появлялись, то исчезали, но даже когда их не было, я играла, как никогда. Нет, правда. Я в жизни так хорошо не играла. Последний час мне пришлось специально проигрывать, иначе они бы меня просто возненавидели. И знаешь что? Даже нарочно проигрывать было достаточно тяжело. – Луиза опустила глаза и принялась нервно теребить пальцами юбку. – А на обратном пути я сделала одну вещь, о которой мне даже стыдно рассказывать.
Ральф опять различал ее ауру, бледно-серую с темно-синими пятнами.
– Прежде чем ты начнешь рассказывать, послушай меня и скажи, может, тебе это тоже знакомо.
Он рассказал ей о том, что он сделал с миссис Перрин, когда она прошла мимо, когда он сидел на крыльце, ужинал и ждал возвращения Луизы. Закончив рассказ, он опустил глаза и почувствовал, что у него горят уши.
– Да, – сказала Луиза. – Я то же самое сделала… но я не хотела, Ральф… ну… то есть я думаю, что не хотела. Я сидела на заднем сиденье с Миной, и она вновь завела разговор о том, что я выгляжу по-другому, очень молодо и вообще… и я подумала… мне стыдно в этом признаться, но все же скажу, так будет лучше… Я подумала: «Сейчас я заставлю тебя замолчать, глупая ты завистливая кошелка». Потому что она действительно мне завидовала, Ральф. Я видела это по ее ауре. Большие шипы цвета кошачьего глаза. Неудивительно, что ревность и зависть называют зеленоглазым чудовищем! В общем, как бы там ни было, я показала в окно и сказала: «Ой, Мина, смотри, какой миленький маленький домик!» И когда она повернулась, чтобы посмотреть… я сделала то же самое, что и ты, Ральф. Только я даже не поднимала руку. Я просто вытянула губы… вот так… – Она продемонстрировала, как именно, и Ральфу очень захотелось ее поцеловать. Ему пришлось постараться, чтобы сдержаться. – И я вдохнула большое облако ее ауры.
– И что было потом? – спросил Ральф с любопытством и страхом.
Луиза рассмеялась.
– С ней или со мной?
– С вами обеими.
– Мина подпрыгнула на сиденье и шлепнула себя по шее. «Там жук, – сказала она. – Он меня укусил! Сними его, Лу! Пожалуйста, сними его!» Разумеется, никакого жука там не было – я была этим жуком, – но я все равно поводила рукой ей по шее, потом открыла окно и сказала, что жук улетел. Ей еще повезло, что я ей случайно мозги не вышибла, когда стряхивала этого несуществующего жука, – столько во мне было энергии. Мне казалось, что я смогла бы выскочить из машины и пробежать всю дорогу до дома.
Ральф понимающе кивнул.
– Это было чудесно… слишком чудесно. Как эти истории про наркотики по телевизору, как ты сначала возносишься на небеса, а потом низвергаешься в ад. А что, если здесь точно так же: раз уж мы начали это делать, то уже просто не сможем остановиться?
– Да, – сказал Ральф. – А что, если это причиняет им боль? Я вот все думаю о вампирах.
– Знаешь, о чем я думаю? – шепотом проговорила Луиза. – Помнишь, ты мне рассказывал, что говорил тебе Эд Дипно. Эти Центурионы… Что, если они – это мы, Ральф? Что, если они – это мы?