Бессонный всадник
Шрифт:
– На склоне Науанпукио пещер много, но они очень высоко.
– Тем лучше!
Пробыли мы там две недели. Иногда я спускался за едой и новостями. Жандармы кишели повсюду. Флорес очищал свои земли, посадил двадцать общинников. Кангалайя скрывался. Нас поймать не было никакой возможности. Мы переходили из пещеры в пещеру каждые три дня. Инженер очень радовался, так ему было легче искать. Как-то утром я говорю:
– Я знаю серебряную жилу, господин Инженер, но она не здесь.
– Кто тебе сказал, Тупайячи, что я ищу драгоценные металлы?
– Тогда что же мы ищем, господин Инженер? Неужели вам не хочется разбогатеть?
Он посмеялся.
– Открой глаза и взгляни на меня получше, Тупайячи! Скоро я буду самым богатым человеком
2
Патиньо, Симон (1868–1947) – «король олова», владелец богатейших приисков в Боливии.
Глава двенадцатая,
о том, что за озером Чаупиуарангой никто не подглядывал, наоборот, это оно
Недавно отец Часан рассказал, что господь наш Иисус Христос шел по водам. Так и здесь. Праздновал я продажу солового коня по кличке Соловый. Один путешественник, боявшийся гор – грехов, что ли, много было, – дал за него тысячу солей. Я сказал «тысячу» просто так, чтоб поторговаться. А он говорит: «Вот тебе полторы, и еще беру седло». Отправился я в Ракре это отметить. Через трое суток иду назад, вижу факельное шествие. Порадовался я, направился к ним, гляжу – а я по пояс в воде. Они шли по озеру. В воскресенье сказал я отцу Часану. Он посмеялся. С тех пор как увидит меня, так смеется. Ну и Ладно! Другой раз пошел я ловить форель и задремал. Разбудили меня какие-то плакальщицы. Так и воют, ай-я-я-яй!.. Я спрашиваю: «По кому плачете?» Тут они ближе подошли и уже не плачут, а смеются. Открыли они лица, откинули шаль, вижу – у одних жабьи морды, у других – кроличьи, у третьих – кошачьи, а у кого и вовсе куриный клюв. Скачут по воде, на меня не глядя. Так и плясали, пока не стемнело. Рассказал я про это зятю. «Все, что ты видишь, Магдалено, происходит оттого, что воде нелегко без движения. Наверное, она вспоминает ту пору, когда текла. Откуда ты знаешь, что она ничего не видит?» И верно! Она не только видит – она подглядывает. Пойду иногда на берег, лягу в тростники и вроде бы сплю. А озеро за мной следит. Я долго еще не знал, чьи это глаза; теперь знаю. Теперь я знаю, кто глядит на меня из-под воды. Только никогда о том не скажу нашему отцу Часану.
Глава тринадцатая,
о том, что сделала община Янакочи по приказу дона Раймундо
Посередине площади, у фонтана без воды вы смотрели красными глазами, как убегают с неба последние звезды. Еще не занялась заря. Агапито Роблес, наш выборный, принес знамя.
– Все готовы? – спросили вы и закашлялись.
– Все, дон Раймундо, – коротко ответил Агапито Роблес.
– И всё готово?
– Все, дон Раймундо.
Вы снова закашлялись. На площади появились замерзшие люди. Мы узнавали друг друга по голосу. В темноте даже не было видно, у кого какое пончо. Да и к чему? Вы запретили надевать цветные, чтобы они не выдали нас среда серых вершин.
– Сейчас посмотрим.
В голосе вашем я распознаю недоверие, даже суровость, а то и ярость. Вы знаете, что Агапито Роблес не лжет. И все же хотите пересчитать нас, всадников, сгрудившихся на площади» пониже которой текла река, а нынче расстилается озеро. Начинаете вы с коней. Ощупываете каждое копыто, обмотанное тряпкой. Вы строго приказали: обернуть все
– Это еще что такое?
На Крисостомо Криспине зеленое пончо.
– Мое пончо, сеньор.
– Ты что, не знал приказа? Я запретил яркие цвета.
– Я думал…
– Выборный, прикажи высечь этого обманщика.
Криспин становится серьезным. Мы выходим вперед. Он гордо отстраняет нас и раздевается сам, готовый принять кару.
– Исаак Карвахаль! Руководить наказанием будешь ты.
Карвахаль хмурится, подходит к своему коню, снимает уздечку. Он недоволен. Доя Раймундо пересолил. Пускай бы отчитал, но не сечь же! Глядя на маленьких пастухов, выгоняющих в поле скотину, Карвахаль недрогнувшей рукой, хотя и без злобы, ударяет виновного, который, как на грех, должен ему овечку. Криспин тяжело дышит, но молчит. Потом он встает и медленно одевается. Щеки у него горят. Дон Раймундо протягивает ему бутылку тростниковой.
– Согрейся, сынок! – И прибавляет: – Для твоего же блага стараюсь. Я видел, как умирали люди из-за яркого пончо.
Вчера вы велели нам надеть темные пончо. «Пускай нас примут за камни!» Криспину не передали приказа вовремя. Мы вскочили в седло. Криспин ушел за другим пончо. Там, где площадь переходит в пологую дорогу, мелькнула лиса. Мы вздрогнули, но все еще надеялись, что это прихотливая игра ночных теней. Однако вонь не оставила сомнении в том, что мимо нас прошмыгнул вестник беды. Если лиса перебежит дорогу, жди несчастья.
– А-ах!.. – громко вздохнул дон Сиркунсисьон Рекис.
Под пончо не виден костюм с жилетом, как у столичного жителя, и даже хорошие ботинки сейчас не разглядишь. Этот невысокий толстый человек возглавляет наше землячество в Лиме.
Мы крестимся. Птицы щебечут как сумасшедшие, встречая зарю. Вы поднимаете руку. Взволнованно и серьезно спускаемся мы вниз по улице. У поворота видим черную юбку, черную шаль, черные глаза и черные косы Мардонии Марин. Не узнавая скорбного лица своей молодой жены, вы хотите проехать мимо, но она хватает вас за ногу.
– Не езжай, сеньор! Ты болен. Ты все кашляешь, сегодня целую ночь не спал. Пожалей себя, пожалей твою жену и детей.
Плача припадает она к вашему седлу. Чтобы вас не смущать, мы поправляем подпругу или глядим, как по ту сторону расщелины рождаются из тумана Тапук, Роко и Уайласхирка.
– Не езжай, сеньор, я видела дурной сон!
Ветер сечет знамя, которое держит Агапито Роблес.
– Мне снились зубы. Ты ехал по площади, мощенной зубами! А мне зубы выбивал ветер, я прикрывала шалью рот, но он все равно выбивал… Не езжай, Раймундо! Подумай о детях» Я много ночей вижу один и тот же сон. И сегодня тоже. Я просыпалась Три раза – и три раза видела, что ты не спишь.
Мардония Марин ударялась лицом о шпоры.
– Что верить снам!
– Со снами не шутят, Раймундо!
Старик погладил склоненную голову жены и приказал:
– В путь!
Агапито Роблес едет вперед» держа знамя. Утренний свет блестит на агавах. Мардонии Марин уже не видно. Мы спускаемся тихо, как во сне, и настороженно следим, уходит ЛИ утренняя дымка, Успеем проехать Янауанку в тумане или нет? Дорога вьется меж скал. Чириканье птиц выдает нас. Мы выезжаем на равнины. В сероватом тумане возникает Янауанкский мост. Конь Кристина заржал; в маисовых полях ему ответила кобыла. Мы похолодели. А что, если все кони заржут? По берегу немощной Чаушуаранги мы доезжаем до Ракре. Уже почти светло, и у первого же дома, среди лошадей, мы различаем Мардонио Луну, Мауро Уайнате, Хувеналя Ловатона и еще пять человек в пончо. Агапито Роблес едет вперед, держа знамя. Вы спрыгиваете на землю, бежите по улочке, вам неспокойно.