Бессонный всадник
Шрифт:
– Ищите еще!
– Посмотри на небо. Скоро начнутся дожди. Мы не сможем тогда вернуться. Или ты думаешь, что во время дождей мы сумеем перейти Мантаро? Триста метров ширина брода, когда Мантаро тих и спокоен. Сколько же будет тогда?
Инри выпрямился. Он стал еще выше ростом, или мне так показалось. Ведь я мало сплю – меня часто глаза обманывают.
– Мы не прощаемся с этими местами, братья, мы вернемся в Янакочу, только чтоб запастись кое-чем. Не теряйте мужества. Эта земля – земля будущего!
В ответ гробовое молчание. Никто больше
Мы двинулись назад. Пять дней шли мы до того места, где был брод. Но брода больше не было. Кампос и тут не потерялся. Он и его сыновья умели строить плоты. Подходящих деревьев здесь было достаточно. Под началом Кампоса и его сыновей стали строить плоты. Сыновья Кампоса переправляли людей. Такие ловкие и сильные они были, что река Мантаро преисполнилась зависти, да, конечно, Мантаро позавидовала им. Когда почти все уже переправились, поплыли сыновья Кампоса в последний раз, течение завертело плот, он потонул, и скрылись под водой и мягкая походка ягуара, и торчащие усы, и сверкающие глаза – ох, девушки, берегитесь… Один только раз мелькнуло перед нами лицо Селестино Кампоса и навеки исчезло, поглощенное завистливыми волнами.
Расцарапал себе лицо Инри Кампос, но не заплакал.
Вперед!
Что хуже, жара или холод? Солнце или дожди? Рассеки-Ветер – имя моего жеребца. Перейди-Болото следовало бы назвать его. В середине ноября мы увидели издали Янакочу. Когда шли по мосту, Эксальтасьон Уайнате, барабанщик, кинул в воду свой барабан. И в мертвой тишине разошлись мы по домам.
– Собираю Совет! Завтра! – крикнул Инри.
Разбитые и измученные, собрались мы на другой день на площадь. Спорили до самой темноты. Те, кто полюбил новую землю, говорили, что надо вернуться, те же, кто сильно пострадал во время перехода (а ты, Ремихио Роблес, не пришел на площадь – благодарю тебя!), уверяли, что это безумие.
И я сказал:
– Кто прав, кто нет, не знаю, но каждый сказал, что думал. Отчего же ты молчишь, Инри? Наставь нас!
Черная ночь обезглавила горы.
И сказал Инри:
– Я рассчитал неверно. Переход не удался по моей вине. Признаюсь, я ошибся. И наказан за это – Селестино Кампос и Сеферино Кампос, стройнее кедров, что высятся над сельвой, срублены под корень. Но скорбь не сломила меня. Мы не сдадимся!
Наступило молчание.
– Будем решать без принуждения. Поднимите руки те, кто хочет остаться.
Лес рук взлетел вверх.
Побледнел Инри Кампос, желтым стал, как ячмень.
– Кто хочет вернуться в Новую Янакочу?
Примерно тридцать человек подняли руки. Инри Кампос прижал ладонь к сердцу.
– Янакоча решила остаться здесь. Я подчиняюсь. И никого не упрекаю. Виноват я один. Я плохо подготовил поход. Но я продам свой скот, свой дом и куплю инструменты. Мы пробьем выход из Долины. Я не сдамся.
Встал на колени старый Травесаньо.
– Кампос, благородное сердце, всего твоего добра хватит лишь на дюжину кирок.
Настала ночь, и тоска еще сильнее охватила Инри Кампоса.
– Проклята будь наша
Встал на колени старый Роблес.
– Инри Кампос, благородное сердце, не проклинай нас. Труслив человек, но еще более – жалок. И без того нам тяжко приходится, а если ты проклянешь нас, еще хуже станет. Прости нас, Инри Кампос!
Молча поворотился к нам Инри Кампос широкой спиною и тихо закрыл за собой двери своего дома. Рассвет не застал его в Янакоче.
Старый Эррера вспоминает прошлое. Он видит: стоит в дверях Инри Кампос, грустно глядит.
– Зачем вы здесь, дон Инри? – спрашивает Эррера.
С невыразимой печалью глядит на него Инри Кампос.
– Вы явились сказать, чтоб мы шли на поиски новых земель? Но вы ошибаетесь. Я не позволю вам больше сбивать с толку людей, дон Инри. Не уходить мы должны, а бороться против тех, кто хочет заставить нас снова уйти.
– Что с вами, дон Раймундо? – испуганно спрашивает Исаак Карвахаль. Он слышал: глава общины Эррера разговаривал сам с собой.
– Этот человек ошибается, – отвечает старый Эррера и указывает на дверь.
– Там никого нет, дон Раймундо.
Проснулись остальные.
– Мы требуем земли с тысяча семьсот пятого года, – яростно кричит старый Эррера. – Двести пятьдесят девять лет мы бродим по этим горам в поисках справедливости» И все напрасно!
– Всего только тридцать дней назад выехали мы из Янакочи, уважаемый глава общины, – отвечает Агапито Роблес. – Вы больны. Кашляете все время и не спите. От бессонницы у вас в голове помутилось.
– Во что бы то ни стало я сниму план! Ни кашель, ни сон меня не сломят. Надо только, чтобы кто-нибудь со мной разговаривал. С сегодняшнего дня на каждом привале будем назначать караул, чтобы бороться со сном. Сон подстерегает меня, хочет наброситься, как только я закрою глаза. Но мы его не подпустим. Агапито Роблес!
– Слушаю, сеньор.
– Назначь караул, чтоб проводил со мной ночи.
– Сейчас, сеньор?
– Сейчас, сию минуту.
– Рекис, Басилио, Бонилья, Криспин, будете охранять сеньора Эрреру.
Старый Эррера подошел к нам.
– Предупреждаю: тот, кто заснет, на следующий день пройдет целую лигу босой. Я не сплю двести пятьдесят девять лет. А вас прошу не поспать всего несколько ночей. Пока кончим снимать план.
Мы окружили Эрреру. Он успокоился, стал рассказывать о том, как наши деды отправились в Гран-Пангоа, потом снова начался бред: он видел какого-то Инри Кампоса, который, как он уверял, идет следом за нами. Я заснул. Когда я открыл глаза, старый Эррера глядел на меня с гневом и жалостью.