Бесстрашие
Шрифт:
— Это то, что я думаю?
— Да. Не хотел отдавать Стилу всё.
— У тебя только одна?
— Да. Поэтому ты должен выпить её.
Трей мотает головой, отступая назад.
— Лучше оставь. Пусть сохранится для кого-то, кому она по-настоящему понадобится.
Не понимаю, почему он так упрямится. Я пытаюсь помочь ему. Я же вижу, как он хромает, морщась от боли. Почему он просто не выпьет чёртову сыворотку?
— Трей, здесь больше одной дозы. Если выпьешь чуть-чуть, кому-то другому тоже хватит.
Трей сомневается,
— Ох, как стягивает кожу.
— Значит, сыворотка действует.
— Где ты был несколько часов назад, когда я сам себе зашивал ногу? — шутит он. — Надо было сразу выпить сыворотку.
— Прости. Забыл, что она у меня, и вспомнил только, когда сидел с Сиенной, но не хотел оставлять её…
— Всё в порядке, бро, — говорит Трей, хлопая меня по плечу. — Я просто пошутил. — Он смотрит мне прямо в глаза и проникновенно добавляет: — Спасибо. Правда, спасибо.
Трей разворачивается, чтобы пойти собирать запасы в дорогу.
Я окидываю долгим взглядом разрушенный лагерь, всем сердцем надеясь, что Грета сейчас среди тех, кому удалось сбежать.
46
ТРЕЙ
Пока мы собираем припасы и загружаем грузовик, костры тлеют, оставляя лишь угли. К тому времени как мы закончили, уже стемнело, и наши желудки заурчали от голода. Уже несколько часов никто из нас даже не думал о том, чтобы поесть.
Мы быстро перекусываем сухофруктами и вяленым мясом, после чего решаем, как будем ехать: мы с Сиенной — в грузовике, Зейн и Чез — на внедорожнике. Так-то все могли бы поместиться в грузовике, учитывая багажное отделение, но Зейн и Чез не были в восторге от этой идеи. Чез даже заявил, что его укачивает. Один только Нэш согласился забраться назад. Полагаю, он просто хочет побыть один, и я его в этом прекрасно понимаю.
Моя нога полностью исцелилась благодаря чудодейственной сыворотке Зейна. Я даже представить себе не мог, что он мог пойти на хитрость — тихонько вытащить одну склянку, перед тем как отдать остальные, — но всё же я благодарен своему гениальному братцу.
Перед отъездом Сиенна ещё раз подходит к братской могиле, орошая слезами землю. Я даю ей несколько минут постоять в одиночестве. По себе знаю, как тяжело прощаться с близкими.
Когда она выплакивает все слёзы, я беру её за руку и отвожу обратно к грузовику. Койоты воют вдалеке, вызывая у неё мурашки. Вечерний воздух прохладен, поэтому я притягиваю Сиенну к себе и растираю её руки, пытаясь согреть. А она словно бы и не замечает изменения в температуре, равно как и моих ладоней на своих плечах. Перед тем как она забирается в грузовик, я разворачиваю её лицом к себе.
— Понимаю, тебе сейчас нелегко. Но обещаю, я сделаю всё возможное, чтобы вернуть твою улыбку.
— Не думаю, что
— Когда-нибудь, — заверяю я. — Со временем боль притупится.
Она кивает. Слёзы текут по её щекам. Нежно целую её, но не давлю. Она сейчас в очень уязвимом состоянии, и я не хочу пользоваться ситуацией. Просто даю ей понять, что я очень сильно её люблю. Что я рядом. И всегда буду рядом.
Отстранившись, говорю:
— Нам надо отправляться, пока совсем не стемнело.
Помогаю ей забраться в грузовик и закрываю за ней дверь.
Заняв водительское сиденье, подаю сигнал Зейну, чтобы был готов. Он высовывает руку в окно, показывая большой палец. Завожу двигатель и нажимаю на газ. Маневрирую между колючими кустами и большими камнями. Нам нужно проехать немного по бездорожью, прежде чем мы доберёмся до трассы, что ведёт к стене. Дорога займёт максимум сутки.
Когда мы отъезжаем от территории между двумя холмами, Сиенна прижимается лбом и ладонью к стеклу. Видимо, по-своему прощается. Закончив, она снова садится прямо на сиденье и закрывает глаза.
Последние несколько часов я действую на автопилоте. У меня не было времени остановиться, чтобы подумать или погоревать. Мы потеряли так много членов «Зенита» и «Грани» — людей, которых мы знали годами и любили всем сердцем. Но теперь их лица одно за другим всплывают перед моими глазами. Я не знаю, кто умер, а кому удалось спастись, и это самое страшное.
Пока мы едем, пейзаж заметно меняется: от алых холмов к горной местности. Я внимательно высматриваю контрольно-пропускные пункты, но пока что путь свободен. Стараюсь ехать объездными путями, а не по основной трассе, потому что многие дороги и постройки были разрушены во время Переворота, да и там, скорее всего, патрулируют силовики.
Сиенна заснула некоторое время назад и сейчас тихонько сопит, словно не спала уже год. Но её сон не такой уж безмятежный. Она время от времени то мычит, то сжимает кулаки. В такие моменты я сжимаю её руку и крепко держу, после чего она успокаивается.
Не знаю, что ждёт нас на границе, разделяющей Пасифику и Прайд. Я всё ещё не решил, стоит ли нам искать брешь в стене или попытаться проехать напрямую через ворота. Не знаю, пропустят ли нас.
В какой-то момент я уже чувствую себя настолько уставшим, что не могу держать глаза открытыми, и подаю знак Зейну, что пора сделать остановку. Мы съезжаем с дороги, к деревьям, стараясь максимально скрыться из виду, и спим несколько часов до восхода солнца.
Когда до границы остаётся около часа, судя по координатам, вырезанным Пейдж, пейзаж снова преображается: открытая равнина, на которой видно всё на расстоянии нескольких миль. Здесь как будто была зона боевых действий. Перевёрнутые танки, разбомблённые укрытия — настоящее военное кладбище.
Наклонившись, мягко трясу Сиенну за плечо. Проснувшись, она не сразу осознаёт, где находится, но затем протирает глаза и выглядывает в окно.
— Что это за место? — тихо спрашивает она с неким трепетом.