Бесстыдница (Эксгибиционистка)

Саттон Генри

«Пульс» не стал печатать интервью с Мередитом, а материал, собранный Джослин, отправили в архив – в большом коричневом конверте, помеченном: «Хаусман, Мередит – актер».

ГЛАВА 5

Мисс Престон придерживалась твердого убеждения, что богатые зачастую так же страдают, как и бедные; этим убеждением и объяснялось ее стремление подавить свою неприязнь по отношению ко многим воспитанницам. Как-никак назначение ее школы состояло в оказании милосердия, а уж коль скоро вышло, что волею судьбы среди нуждающихся в милосердии оказались и дочери миллионеров, они должны были получать его. Сколько девочек, не познавших родительского тепла, оказалось на попечении бездушных

учителей и воспитательниц! Сколько детей попало сюда из распавшихся семей! Воистину на долю мисс Престон выпала благородная и ответственная миссия. От нее зависело то, чтобы обездоленные девочки получили хоть толику детского счастья. Мисс Престон сама наслаждалась, работая с детьми, которых любила; с теми же, которых она недолюбливала, работать было куда сложнее, поскольку она не имела права демонстрировать им свое отношение. Зато впоследствии, когда ей удавалось, преодолев и упрямство и отчужденность, а порой даже озлобленность юных воспитанниц, добиться их превращения в чутких, образованных и добрых девушек, сердце мисс Престон переполнялось гордостью. Это и была ее награда за труд и долготерпение.

Обо всем этом мисс Престон размышляла, сидя за письменным столом в своей квартире, размещавшейся в главном здании школы. Перед ней на столе лежал лист бумаги, на котором остались пометки, сделанные во время телефонного разговора с мистером Джаггерсом. На маленьком столике в гостиной были расставлены чашки с блюдцами и вазочка с печеньем. Жаклин принесла на подносе молочник с дымящимся какао и сказала мисс Престон, что все готово.

– Спасибо, Жаклин, – ответила мисс Престон.

Да, все было готово. Заведенный в школе ритуал был куда разумнее, чем обильный и роскошный обед, предлагавшийся осужденному на казнь. Шоколад и печенье для девочек, лишившихся кого-то из родителей, служили для выражения соболезнования, в мягкой форме напоминали, что жизнь должна продолжаться. К тому же, и отнюдь не случайно, мисс Престон это давало возможность сойтись с самыми трудными подростками. А Мередит Хаусман как раз и была одной из самых трудных. Так что мисс Престон даже обрадовалась – не тому, что мачеха Мередит умерла, конечно, а что именно ей выпало на долю сообщить Мередит грустную весть. И возможно, попытаться проникнуть к девочке в душу, наладить контакт, помочь ей. В том, что Мередит нужно помочь, у мисс Престон не было ни малейших сомнений. Девочка была на редкость замкнутая, молчаливая и отчужденная. И это в тринадцать лет! И еще, по мнению мисс Престон, Мередит была вульгарна. Разве не вульгарно в таком возрасте пользоваться помадой или тенями для глаз?

В дверь постучали. Мисс Престон глубоко вздохнула, встала и впустила Мерри.

– Заходи, Мередит, – сказала она. Мисс Престон всегда называла воспитанниц полным именем.

– Спасибо, – сказала Мерри.

– Садись, пожалуйста, – предложила мисс Престон. Мерри присела на диван, а мисс Престон устроилась рядом. Во взгляде Мерри, устремленном на воспитательницу, не было и тени любопытства. В лучшем случае – почтительное внимание.

– Боюсь, что должна тебя огорчить, деточка, – сказала мисс Престон.

– Да? – вежливо поинтересовалась Мерри. И вновь – скорее безучастно, чем с любопытством.

– Твоя мачеха погибла.

Лицо Мерри даже не дрогнуло.

– О, – только и вырвалось у Мерри. И потом она спросила: – Как это случилось?

– Она утонула.

– Странно.

– Почему странно?

– Она никогда не любила плавать. А что случилось – она вывалилась за борт с лодки?

– Нет. Судя по всему, у нее свело ногу. Полной уверенности у полиции нет. Она была одна, и никто не видел, как это случилось.

– Как, она отправилась купаться в одиночку?

– Похоже, да.

– Удивительно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Просто мне это кажется очень странным, – сказала Мерри.

– Вот как? – вскинула брови мисс Престон. Но Мерри не стала

продолжать. – Хочешь чашечку шоколада?

– Нет, благодарю вас. Врач сказал, что хватит мне уже есть сладкое.

– О, мне кажется, что он понял бы. Все-таки такое несчастье…

– Несчастье? Нет, она меня не очень любила. Да и я платила ей тем же. Словом, пить какао по такому случаю не следует. Да и мне ничего не нужно. То есть я вам, конечно, благодарна за приглашение и сочувствие…

– О, право, – развела руками мисс Престон.

– Вы… вы хотели поговорить со мной еще о чем-нибудь? – спросила Мерри после того, как добрую минуту молча разглядывала пустые чашки и вазочку с печеньем.

– Нет, больше ничего, – сказала мисс Престон. – Можешь идти к себе.

– Спасибо, мисс Престон.

Мисс Престон кивком попрощалась с Мерри. Просто невероятно. Ни одна девочка еще не отказывалась от чашки шоколада. Она озадаченно качала головой, уязвленная и обиженная, а затем налила какао себе.

Мерри вернулась в свою комнату. Точнее, в комнату в восточном крыле, которую они занимали на двоих вместе с Хелен Фарнэм. Мерри нравилась Хелен, поскольку Хелен не походила на остальных девчонок. Возможно, потому, что она была из семьи Фарнэмов, или же из-за характера и внешности – толстушка Хелен держалась скромно и никогда не совала нос в чужие дела. Ее нисколько не смущало, что Мерри – дочь кинозвезды, и она была свято уверена, что никто не имеет права вторгаться в чью-то личную жизнь. Поэтому она никогда не задавала лишних вопросов и не позволяла себе отпускать двусмысленные шуточки. Она просто сидела и помнила, что ее зовут Хелен Фармэн, а больше ничего значения не имеет. Впрочем, когда твоя фамилия Фарнэм, возможно, что так и есть.

Вот почему Мерри могла непринужденно общаться с Хелен. И вот почему, вернувшись в их общую комнату, Мерри сразу без обиняков выпалила:

– Моя мачеха погибла. – О! Сочувствую.

– Не стоит. Мы с ней не слишком ладили.

– Да?

– К тому же мне кажется, что она покончила самоубийством. Не представляю, чтобы она могла просто так утонуть. Я имею в виду – случайно.

– Да?

– Так потешно было смотреть на мисс Престон. Мне показалось – она страшно огорчилась, что я не расплакалась.

– Да? А шоколадом она тебя угостила?

– Да.

– Так я и думала. Пег Хамильтон тоже угощали шоколадом, когда умер ее отец.

– Но я пить не стала.

– Надо же.

– Но я вот что подумала…

– Да.

– Может быть, стоило выпить.

– Почему?

– На самом деле я думала вовсе не про шоколад. Просто мне кажется, что я должна выглядеть расстроенной. Хотя бы немножко. Это позволило бы хоть какое-то время не общаться с этими простушками.

– О'кей.

– В каком смысле?

– Я скажу нашим главным сплетницам, что ты ужасно расстроена. Тебе тогда останется только избегать их общества и выглядеть грустной.

– Я и так стараюсь их избегать. – Тогда все просто.

– Спасибо. Ты просто чудо.

Хелен принялась за уроки, а Мерри задумалась над тем, что на самом деле почувствовала, узнав о смерти Карлотты. Она пришла к выводу, что даже рада. Теперь между ней и отцом никто больше не стоял. И это было приятно. Но выглядело это слишком бессердечно и бесчувственно. Правда, призналась себе Мерри, теперь ей будет легче сносить пребывание в школе. После кончины Карлотты отцу в любом случае пришлось бы отослать дочь в школу. Но почему все-таки Карлотта утонула? Неужели она и впрямь решила свести счеты с жизнью? Но из-за чего? До тех пор пока Мерри не узнала, что Карлотта предложила отослать ее в интернат, ей казалось, что мачеха ее любит. Души в ней не чает. Да и сама она успела привязаться к Карлотте. Но… Вспоминать все это было тяжело… И страшно. Мерри бросила взгляд в сторону Хелен Фарнэм, надула щечки, как порой это делала сама Хелен, и решила – что случилось, то случалось…