Бесстыжая
Шрифт:
– А я буду, так сказать, контролировать тебя.
– Шантаж?
– Именно.
– Я этого не потерплю!
– Боюсь, что тебе придется это сделать. Потому что если в ходе расследования выяснится, что Мэл – моя дочь, я тебе обещаю начать такое дело об опеке, которое тебе и не снилось. Оно будет на первых страницах всех газет – той самой «бульварщины», которую Саймон так ненавидел. И я уверен в том, что ты проиграешь это дело.
Он угрожал отобрать Мэл, ее дочь… Джесси похолодела, как будто в сердце воткнули сосульку. Она понимала, что Люка теперь не остановить. Страх за дочь преследовал ее с самого момента
– Мама! – Голос девочки послышался из коридора, и через мгновение она постучала в дверь спальни Джесси. Та и слова вымолвить не успела, как дверь отворилась, и в комнату влетела Мэл, раскрасневшаяся от возбуждения, с трудом переводя дыхание.
– Мама, посмотри! Посмотри, кто приехал!. – Девочка подбежала к Джесси, а в дверном проеме возникла другая фигура, до боли знакомый призрак прошлого.
– Ого, – произнесла Шелби Флад, улыбаясь при виде представшей перед ее глазами сцены. – Сфотографировать бы вас сейчас.
Она переводила взгляд своих ярких бирюзовых глаз с почти распахнутого кимоно Джесси на искаженное от удивления лицо Люка. Заметила она и свадебный портрет на полу.
Некоторое время Джесси даже пошевелиться не могла, в немом ужасе смотря на присутствовавших в комнате мужчину, женщину и ребенка. Ей казалось, что она окружена врагами, которые связаны с ней неразрывными кровными и семейными узами. Глупо было обвинять в этом Бога или судьбу. Они тут были ни при чем. Высшая сила не могла быть так сознательно жестока, чтобы свести их вместе подобным образом.
Только Джесси знала всю правду о том, что произошло в ту ночь, когда разбушевались жестокость и почти нечеловеческие страсти. Ей было известно все, и в течение десяти лет она возводила то, что, по ее мнению, было крепостью, в которую не могли проникнуть предательство, ложь и обман. Единственной ее целью были безопасность и спокойствие. Но теперь стены ее крепости рушились. Удастся ли ей не допустить, чтобы призраки вышли из могилы?
Как же это могло получиться?
Глава 11
Хаф Мун Бэй
Он полз по Главной улице подобно кораблю инопланетян после высадки на Землю. Медленно катясь по блестящему от недавно прошедшего дождя тротуару и сверкая под солнцем, гладкий и белый лимузин двигался почти беззвучно, словно его нес воздушный поток, подобно огромному судну на воздушной подушке. Капот был украшен крылатым конем в серебряном круге, как будто летевшим перед автомобилем.
Остальные машины замедляли ход, когда это сверкающее видение проезжало мимо. Билл Уивер, клерк в продуктовой и нефтяной фирме, замешкался и отскочил на тротуар в самый последний момент, чуть было не выронив десятикилограммовую сумку с собачьей едой. Казалось, эта штука возникла из небытия, потому что ни он, ни удивленные прохожие, которые останавливались и провожали экипаж глазами, не видели, откуда выехало сияющее чудо.
Только двенадцатилетняя Джесси Флад заметила, как лимузин выезжает
Зеркальные стекла лимузина не позволяли увидеть его пассажиров, но Джесси, идущая по тротуару рядом с машиной, все равно вглядывалась в них своими голубыми глазами, видя только свое отражение.
– Кто это? – шептались прохожие. – Какая-нибудь кинозвезда?
– Да нет! – воскликнул чей-то голос. – Это Саймон Уорнек, газетный магнат. Кто еще может позволить себе такой автобус?
Джесси замерла от предвкушения. Семья Уорнеков была предметом постоянных сплетен в Хаф Мун Бэе. Не только из-за богатства, но и из-за того, что они жили в уединении и были окружены семейными тайнами и трагедиями. Приемный отец Джесси Хэнк Флад работал у Саймона Уорнека, но это было много лет назад, до того как Джесси с матерью и сестрой переехали в Хаф Мун Бэй.
Лимузин затормозил перед банком, а Джесси остановилась метрах в пятнадцати от него, тяжело дыша. Вышедший шофер распахнул заднюю дверцу, и оттуда вылез высокий широкоплечий мужчина с зачесанными назад волосами и военной выправкой. Испытывая смесь восхищения и дурных предчувствий, Джесси смотрела, как он поправил лацкан своего безупречного пиджака и вошел в банк.
Следом из машины вышло некое подобие мальчика с волосами цвета гор в сумерках. Он взглянул в сторону Джесси, и она поняла, что смотрит в самые темные и самые прекрасные глаза, какие когда-либо видела. Голову мальчик держал высоко и гордо, и глаза сверкали на его бледном вытянутом лице, подобно двум глубоким черным озерам. Это было похоже и на глаза сумасшедшего из фильма, который Джесси недавно видела, и на глаза нового молоденького священника из церкви около Пескадеро. Но больше всего мальчик был похож на дикого зверя, подобного тем, которые населяли ущелье за ее домом и которых Джесси так любила.
Под этим завораживающим взглядом Джесси едва могла дышать. Ей казалось, что она смотрит в душу существа, не подвластного Богу, – святого или дьявола. В немом изумлении она проследила взглядом за мальчиком, также прошедшим в двери банка, изнывая от вопросов, которые ей хотелось задать. Почему он выглядит таким вызывающим и грустным? Почему он такой худой? Пиджак на вырост и серые штаны сидели на нем, как на скелете. Его походка была неуклюжей, темные волосы нуждались в парикмахере.
– Кто это? – спросил кто-то из стоявших сзади. Джесси уже задавала себе этот вопрос и сама отвечала на него. Это сын Саймона Уорнека, Люк. Тот, про которого говорили, что он «не уродился».
Рядом с Джесси образовалась толпа зевак, и завязавшийся разговор не прекращался – обыватели начали с жаром обсуждать одну из своих любимых тем – грехи и проступки Уорнеков.
– Я слышала, что мальчик унаследовал какую-то смертельную семейную болезнь, – сказала какая-то женщина. – Ту же самую, которая свела в могилу его мать.
– Фрэнсис Уорнек умерла не от болезни, она покончила с собой, – холодно ответил другой голос. – Она выпила большую дозу снотворного после того, как частный детектив Саймона застукал ее с любовником.