Бестия

Ренделл Рут

До него, словно шепот привидения, донесся голос убитой женщины: «…Мама не любит, когда нарушается обед. Извини, но ты понимаешь. До встречи».

Он вздрогнул. Обед матери был нарушен. Спустя час с небольшим, как было оставлено это сообщение, жизнь ее оборвалась навсегда. И вновь перед глазами у него возникла красная скатерть, жуткое расплывшееся пятно, голова, уткнувшаяся в стол, свисающие до пола волосы… Он ясно представил лежащего на ступенях Харви Копленда и Дэйзи, ползущую мимо мертвых тел, ползущую к телефону, чтобы спасти свою жизнь.

— Спасибо, Карен,

не нужно привозить пленку. Подождет.

В половине четвертого он отправился в Майфлит, в дом, где Дэйзи Флори нашла приют.

Глава 11

Когда он увидел ее, первое, о чем подумал, было то, что она сидит в позе своей убитой бабки. Дэйзи не слышала, как он вошел, она вообще ничего не слышала: она полулежала на столе, вытянув вперед одну руку и положив рядом голову. Так же упала на стол и Дэвина Флори, когда ее застрелили.

Забыв обо всем, Дэйзи целиком отдалась горю, тело ее беззвучно вздрагивало. Некоторое время Уэксфорд стоял молча. Мать Николаса Вирсона сказала, где она, но до двери, однако, не проводила. Прикрыв за собой дверь, он вошел в комнату, которую Джойс Вирсон назвала «норкой». И как только эти люди не называют свои комнаты! Нет чтобы просто сказать «оранжерея» или «гостиная».

Дом миссис Вирсон был крыт соломой, о чем говорило его название «Соломенный дом», таких в округе были единицы. Владельцы называли его «коттеджем», видимо, в силу некоего пренебрежительного снобизма, ибо это был вполне приличных размеров дом живописно несимметричной планировки, с декоративно оштукатуренными стенами. Окна были самые разные — большие, средние или очень маленькие, а некоторые под двускатными фронтончиками выглядывали из-под самой крыши. Она представляла собой замечательную и искусно сложенную из кровельной соломы конструкцию с узорным плетением по краю, на которой живописно смотрелись ребристые с декоративной штукатуркой печные трубы. Гараж, примыкавший к дому, — агенты по продаже недвижимости называют их «интегрированными», — также был крыт толстым плотным слоем соломы.

Популярность таких домов среди издателей календарей сделала их предметом легких беззлобных насмешек, но если отвлечься от этих приевшихся «шоколадных домиков», то дом предстает таким, как он есть — прелестная английская старина, сад с весенними цветами, лужайки, переливающиеся изумрудной зеленью благодаря влажному климату.

В самом же доме чувствовалась некоторая запущенность, которая неизменно возникает, если дом ремонтируется частями, и Уэксфорд усомнился в правильности своей первоначальной оценки служебных успехов Николаса Вирсона. На полу в маленькой гостиной, где находилась Дэйзи, лежал потертый ковер, а стулья были закрыты синтетическими чехлами. Чахлое растение на подоконнике подпирали воткнутые в землю искусственные цветы.

Дэйзи тихо всхлипнула, тем самым давая понять, что услышала, как он вошел.

— Дэйзи, — негромко произнес Уэксфорд.

Она шевельнула здоровым плечом.

— Дэйзи, пожалуйста, перестаньте плакать.

Она медленно подняла голову. На этот раз она не извинялась, ничего не объясняла.

На него смотрело распухшее от слез лицо ребенка. Уэксфорд сел на стул напротив. Их разделял маленький столик, за таким обычно пишут письма, играют в карты, ужинают вдвоем. Взгляд ее был полон отчаяния.

— Если хотите, я могу прийти завтра. Мне нужно поговорить с вами, но можно и отложить.

От плача голос ее охрип, и он с трудом узнал его.

— Какая разница, сейчас или потом.

— Как ваше плечо?

— Ах, все нормально. Оно не болит, просто ноет. — Затем она произнесла слова, которые в устах более старшего или кого-то другого показались бы ему просто нелепыми: — Болит сердце.

И, словно прислушавшись к собственным словам, осознав их и поняв, как они прозвучали, она неестественно рассмеялась.

— Как глупо! Но ведь это правда. Почему, когда говоришь правду, звучит фальшиво?

— Возможно, потому, что это не совсем так. Вы где-то читали об этом. На самом деле сердце не болит, бывает больно только при сердечном приступе, и то, как мне кажется, боль отдает в руку, — мягко возразил Уэксфорд.

— Жаль, что я не старая. Я хотела бы быть такой, как вы, и такой же мудрой.

Но такое заявление он уже не мог принять всерьез.

— Дэйзи, вы здесь поживете какое-то время?

— Не знаю. Наверное. Сейчас я здесь, а здесь не хуже и не лучше, чем где-то еще. Я заставила их взять меня из больницы. О, там мне было плохо. Плохо быть одной, а еще хуже с чужими. — Она передернула плечами. — Вирсоны очень добры. Хотелось бы побыть одной, но в то же время страшно. Вы понимаете?

— Думаю, что да. Лучше всего вам быть среди друзей, с людьми, которые оставят вас одну, когда вы того захотите.

— Да.

— Вы не могли бы ответить на несколько вопросов относительно миссис Гарланд?

— Джоан?

Этого, по крайней мере, она не ожидала. Вытерев глаза, Дэйзи удивленно посмотрела на него.

Уэксфорд решил не говорить ей о своих опасениях. Дэйзи вполне можно сказать, что Джоан Гарланд куда-то уехала, но не о том, что ее считают «пропавшей» и предполагают, что она мертва. Тщательно подбирая слова, он объяснил, что они не могут ее найти.

— Я плохо ее знаю, — сказала Дэйзи. — Дэвине она не очень нравилась. Она считала, что Джоан не вполне нашего круга.

Уэксфорд удивился, он вспомнил слова Бренды Гаррисон, и его удивление не ускользнуло от Дэйзи.

— О, дело не в снобизме. Дэвина не имела в виду классовые различия. Просто, — здесь она понизила голос, — она и их-то не очень жаловала, — и большим пальцем она указала на дверь. — Она говорила, что у нее нет времени на людей скучных или ординарных. Люди должны иметь характер, жизненную силу, индивидуальность. Понимаете, среди ее знакомых не было обыкновенных людей, за исключением тех, кто работал на нее, она и для меня того же желала. Она говорила, что хочет, чтобы меня окружали только лучшие. На маму она махнула рукой, но и Джоан ей тоже не нравилась, никогда не нравилась. Я помню, как она однажды сказала, что Джоан затягивает маму в "болото посредственности».