Бестужев-Рюмин
Шрифт:
Как бы то ни было, Никита Иванович, вероятно, в уважение своего бывшего начальника, иногда принимал у себя его непутёвого сына, что отмечает Порошин в «Записках» за 7 декабря 1764 года: «Из сторонних у нас обедал только граф Андрей Алексеевич Бестужев. Его превосходительство Никита Иванович разговаривал с ним о доме их, в котором, по рассказам графа Андрея Алексеевича, человек с полтораста людей и великое в том числе множество всякого звания мастеровых. Ещё говорили о Каменном острове и о деревне графа Бестужева, что на Каменном носу, которая тысячи три в год доходу ему приносит, не считая дров и сена…»По-видимому, граф Андрей был приглашён Паниным специально, чтобы получить более подробное представление о недвижимости, которая приглянулась его ученику великому
О воспитании Андрея Алексеевича сведений не сохранилось, известно только, что он был баловнем матери графини Анны Ивановны, и что он с малых лет доставлял родителям много хлопот. Пристрастие к вину, по предположениям современников, он унаследовал от отца, что весьма сомнительно. Алексей Петрович пил, но не спивался и дело разумел куда лучше непьющих. В доме, где пьют, не обязательно, чтобы дети вырастали пьяницами. А вот некоторые черты характера отца к графу Андрею перешли — правда, в довольно гипертрофированном виде: склочность, высокомерие, склонность к розыгрышу, вспыльчивость.
Как бы то ни было, Бестужев, став канцлером, ещё в 1744 году стал проявлять заботу о служебной карьере сына. Он помог ему в том же году стать камер-юнкером при дворе великой княгини Екатерины, а потом послал его к брату Михаилу Петровичу, который был полномочным министром при дворе короля Польши и курфюрста Саксонии Августа III. Андрей Алексеевич, послужив два года «дворянином» при русской миссии в Саксонии, стал в 1746 году камергером.
Казалось, что впереди его ожидали завидное будущее и счастливая жизнь. Но всё сложилось как нельзя хуже, и виной тому стали дурной характер и дурные наклонности молодого графа. Во-первых, не складывалась у него личная жизнь. Алексей Петрович пытался упрочить положение сына блестящей женитьбой на юной Авдотье Даниловне Разумовской, племяннице обер-егермейстера императорского двора А.Г. Разумовского. Однако заключённый Андреем Алексеевичем 22 февраля (по другим данным, 5 мая) 1747 года брак с ней длился всего 2 года и способствовал скорее упрочению положения самого канцлера. Саксонский резидент Петцольд в своей депеше в Дрезден сообщал: «Хотя Бестужевы так недавно женились, однако у них уже не раз бывали домашние ссоры. Молодая графиня не раз грозила пожаловаться государыне и обер-егермейстеру, обещаясь обратить своё замужество к унижению великого канцлера и его семейства во столько же, во сколько оно до сих пор служило к их возвышению».
В конце 1747 года молодые супруги были посланы в Вену с поздравлениями по поводу рождения эрцгерцога Леопольда. Венский двор тепло их принял, но в поездке Андрей Алексеевич дал волю своему расточительству, дорого стоившему отцу. Это дало повод к новым ссорам между супругами и, по утверждению историка семьи Разумовских А.А. Васильчикова, граф скоро вогнал Авдотью Даниловну в гроб. Она скончалась 14 мая 1749 года, и вдовец с горя ударился в пьянство и дебоши. Не помогло и вмешательство Елизаветы, посылавшей в дом к Бестужеву барона Миниха-младшего, чтобы урезонить буяна, а потом ещё издавшей специальный именной указ по этому поводу.
После смерти супруги Андрей Алексеевич был назначен комендантом в Нарву, но и здесь он не замедлил проявить свой буйный нрав и «задор»: злоупотреблял самоуправством, бранил людей непотребными словами, грозился высечь чиновников кнутом, а с людьми нечиновными вообще не чванился и бил их по щекам, наказывал палками, сёк нещадно, уводил чужих жён.
После падения в 1757 году канцлера сын его последовал вслед за ним в ссылку в Горетово, и там, в деревне, дурные наклонности младшего Бестужева получили дальнейшее развитие. Кроме увлечения хиромантией и прочими, по выражению отца, «суеверствами», он нашёл себе товарища по кутежам в лице караульного офицера, приставленного к отцу, «предался великому пьянству». Он постоянно ссорился с Алексеем Петровичем, прилюдно обзывал его изменником и государственным преступником, оскорблял память матери, науськивал слуг против отца, так что тот был вынужден обратиться с жалобой к духовнику Елизаветы Петровны Ф.Я. Дубянскому. Жалоба возымела действие, императрица приказала сменить караульного офицера, а касательно самого молодого Бестужева Тайная канцелярия предписала «смирить
«Злоба»и «горшие оскорбления»,о которых упоминал Бестужев-отец, состояли не только в побоях отца, но и возведении на него клеветы и в попытках присвоить права на его недвижимое имущество.
После снятия Екатериной II опалы с Алексея Петровича сын решил примириться с отцом и попросил у него прощения, и Алексей Петрович возобновил о нём свои попечения. По его просьбе Екатерина «утешила» графа Андрея, который уже имел чин генерал-поручика, действительным камергером и кавалером орденов Святых Александра Невского и Анны, и в 1762 году присвоила ему высокий чин действительного тайного советника.
Но и после этого Андрей Алексеевич не успокоился и продолжал испытывать терпение отца. Он прогневал его в очередной раз и в очередной раз попросил у него прощения, о чём свидетельствует его письмо от 6 февраля 1763 года, писанное из Москвы. «Милостивый государь родитель! Бог сам да будет мне судья здесь и на оном свете, если я когда-либо с умыслу искал вас оскорблять, а потому нижайше и со слезами прошу о прощении»,— начинает он письмо, а затем сообщает, что поскольку сам он припасть к ногам родителя не может, то посылает ходатая — Лукьяна Ивановича Камынина, племянника Алексея Петровича.
Бедный старик растрогался и простил единственного сына, который в письме от 9 февраля 1763 года благодарил отца и клялся вести себя подобающим образом и во всём слушаться родителя. В противном случае он был готов отдать себя на полную родительскую волю и снести от отца любое наказание, которое тот только придумает. Естественно, слова своего Андрей Алексеевич не сдержал и занялся своим обычным делом — дебоширить, пьянствовать, клеветать на отца, оскорблять людей, драться со слугами и людьми ниже себя по званию.
Сохранилось ещё одно его покаянное письмо отцу, от 19 марта 1765 года, в котором он, отвечая на письмо Алексея Петровича от 9 марта, «последнее крепкое на письме увещание»,перечисляет и «с крайним сокрушением сердца, к собственному стыду»признаёт все свои прегрешения, допущенные «по вкоренившейся… слабости к пьянству»— неповиновение родителям, игнорирование указов императрицы, пьянство, презрение увещеваний духовника, избиение слуг родителя, ночной скандал со слугой Алексея Петровича Иваном Белым перед спальней отца и др., — и обещает… исправиться.
Но сын был уже не в состоянии разжалобить отца. Об этом свидетельствует упомянутое выше письмо Алексея Петровича от 31 августа 1765 года, написанное в увещевательном тоне, но, по-видимому, без всякой веры в исправление сына. Длиннющее письмо это было вручено Андрею Алексеевичу под расписку и вводит нас в тайны семейных отношений бывшего канцлера [106] .
В первой части письма Алексей Петрович, напоминая сыну все его прежние неблаговидные поступки, перечисляет и все свои финансовые издержки, которые он претерпел «благодаря» своему сыну. Если верить ему, а не верить у нас нет оснований, потому что и сам обвиняемый признаёт это, то сумма их зашкаливает за несколько сотен тысяч рублей. Все семейные драгоценности Андрей Алексеевич раздал, заложил и пропил — взять хотя бы для примера осыпанный бриллиантами перстень с портретом матери, который он подарил Ивану Белому.
106
Недаром сб. «Памятники новой истории» печатает переписку Бестужева с сыном под рубрикой «Из нравов XVIII века».