Бесы пустыни
Шрифт:
Он продолжал взирать на нее с полным безразличием. Она присела возле могилы, подняла благоговейно голову к вершине четырехугольной небесной башни. Лучи раннего полумесяца облекали ее половодьем зыбкого света, отчего гора выглядела еще более величественной и таинственной. Она затараторила искусственным голосом:
— Во имя амана[153], что течет в наших жилах.
Она потащила браслет вверх к левому запястью, следуя расположению вен. Муса издал сдавленный смешок, но она испуганным взглядом заставила его замолчать. Вслед за ней он повторил: «Во имя амана, что течет в наших жилах».
— Во имя Аду[154],
Она принялась дуть на браслет, а дервиш повторял за ней: «Во имя Аду, которым мы дышим».
— Во имя Амдала[155], из которого сложены тела наши.
Она перенесла браслет к своей груди и пристроила его там. Муса послушно повторил: «Во имя Амдала, из которого сложены тела наши…»
— Во имя Икиди[156], который воздвиг стан наш и позволил нам двигаться на двух ногах…
Она ударила браслетом сперва себе по зубам, а потом ткнула им по костям левого запястья. Он повторил: «Во имя Икиди, который воздвиг стан наш и позволил нам двигаться на двух ногах».
Она выкопала маленькую ямку в песке. Положила браслет внутрь и засыпала его сверху землей. После этого она опустила край покрывала себе на глаза и долго читала заклинания. Когда же она поднялась, чтобы проститься с ним и уйти, он воочию увидел следы старости на ее лице — как тогда в первый раз, накануне вечера, когда он вложил ей в руку свой «подарочек».
— Не знал я, что ты колдунья, — произнес он шутливо. — Все жители пещер — колдуны. Ишь ты!
— Не крутись! — оборвала она резко. — Тебе ли еще крутиться!
— Ха-ха-ха…
— Не смейся! Уймись, наконец. В такую-то минуту совсем негоже дервишу ребенка из себя корчить!
Оба они направились на восток, чтобы избежать жилищ непрошеных свидетелей их предприятия, а в лицо им светил окрепший, поднявшийся в небо полумесяц — серебряным, матовым, грустным светом.
4
Стена окаймила яму колодца — Имситаг закончил свою работу. Слепой глашатай обошел дома и известил всех о желании султана устроить званый пир.
Поутру поднялся ветер — южный волна за волной несла пыль, сухую траву и сучья. Глашатай вышел наружу сразу с первым порывом южного. Опираясь на свой отполированный временем посох, покрытый словно прыщами бугорками от былых ветвей, он пробирался ощупью по поселку — низкорослый, в изношенной одежде с зиявшими тут и там дырками, в которые врывался ветер — она надувалась порою, словно бурдюк тащила его вспять, он раскачивался на ходу и, казалось, вот-вот упадет. Однако глашатаю удавалось удержаться на ногах и он не переставая твердил один и тот же призыв: «Трезвомыслящий среди вас да разбудит беспечного! Внемлющий среди вас да оповестит отсутствующего!..» Ветер заглушал голос, относил призыв к вершинам Идинана, донося его до слуха джиннов. Глашатай повторял свой призыв вновь, без конца, он больше других знал хитрости ветра, ибо знал также правду о незримом соседстве — джинны ведь также приглашались на пир. Воззвание свое он твердил так, чтобы услышала вся округа. Он чувствовал, что надорвал глотку, но дела своего не прекращал — хотелось, чтобы услышали все старики и старухи, которые от немощи почти или совсем оглохли — возраст неумолимо брал свое. Непрерывное пожизненное внимание старики вечной тишины Сахары заложило им со временем уши, заставило позабыть звук голоса человечьего
Дервиш нагнал его. Схватил за полу его ветхого джильбаба, поддержал второй рукой хилое тело, чтобы не дать ему упасть, сохранить равновесие, помочь справиться с напором ветра. Он сунул ему в руку кожаную сумку. Изнутри доносился приятный вкусный запах. Запах жареного масла и… пирогов!
— Пироги на масле да финики спелые, — зашептал Муса. — Давно я тебя не видал.
Глашатай улыбнулся, прервал свой зов. Засунул сумку в шерстяную торбу, висевшую у него на плече в складках непомерно широкою джильбаба. Пожал руку Мусе и произнес торжественным голосом:
— Не исчезнет в Сахаре добро, покуда водятся в ней дервиши.
— Ха-ха-ха…
Вместе они прошагали мимо шатра вождя, и Муса услышал, как их окликнули. Негр с непокрытым лицом приблизился к ним и сообщил, что вождь желает побеседовать с дервишем.
Муса громко вскрикнул и бросился к дому вождя, так и не сказав глашатаю прощального слова. Еще не добравшись до палатки шейха, он услышал как за спиной у него раздался голос глашатая — хриплый, но торжественный и приятный на слух — словно зов души бросал слепой в длань ветра, чтобы донес его неведомому слушателю в заоблачной дали. Зычный голос то нарастал, то отдалялся, почти совсем пропадал, потому ветер до слуха людей иной призыв, который глашатаю удавалось перекрыть своим радостным сообщением, то совсем не было приглашением присутствовать на пиру пришельца из Вау…
Вождь усадил гостя рядом с собой. В прихожей толпились рабы — они вдалбливали в кремнистую землю дополнительные палаточные столбы, чтобы укрепить переднее крыло шатра, обезопасить от ветра. В углу скорчилась на коленях девушка-мулатка, занятая приготовлением чая. Муса улыбнулся, разглядывая цитадель из каменных плиток, которой искусная девушка окружила яму с очагом, дабы защитить края шерстяной палатки от мелких угольков и быстролетных искр, оживавших всякий раз, когда ветер доносил свое дыхание сквозь щели в пологах палатки.
— Говорят, — начал шейх, — что ты вернулся из странствия своего в Вау…
— Ха-ха-ха! Я вступаю в Вау да и выхожу из него каждый день, ну, может, каждые два дня…
Вождь не привык разговаривать с дервишами языком намеков и недоговорок, но нынче он почему-то чувствовал некоторое стеснение. Отогнул краешек ковра, чтобы добраться до песка. Нарисовал пальцем треугольничек, этакую пирамидку, сказал:
— Однако же, визит твой последний отличался от прежних, как кажется…
Муса вопрошающе повернул лицо. Шейх поднял взор, и дервиш прочел то, что скрывалось в глазах вождя.
— А! Конечно, — произнес он. — Я вернулся оттуда с золотым браслетом.
Шейх улыбнулся, заговорил укоризненно:
— Что же ты не известил меня, что султан с золотом дело имеет? Ты ж прекрасно знаешь, что несет с собой этот скверный металл все невзгоды Сахары…
— Вправду сказать, сомневался я поначалу. Забрел разок в переулок скрытный, выпроводили меня оттуда охранники, но я так и не додумался, что кузнецы там золото куют, пока принцесса не одарила меня браслетом за услугу, что я ей оказал.