Бетховен
Шрифт:
«Когда он очень долго сидел за столом, сочиняя музыку, и чувствовал, что голова его как в огне, он обычно бежал в туалетную комнату и опрокидывал на свою распаленную голову несколько ушатов воды; освежившись таким образом и наскоро обсушившись, он вновь принимался за работу или совершал прогулку на свежем воздухе… Вода, которой он безостановочно обливался, стекала на пол в таком количестве, что проникала насквозь и капала с потолка у соседей снизу».
Возможно, именно после этой простуды проявились первые признаки глухоты, хотя ничто это не доказывает. По поводу зародившегося недуга, усугублявшегося всё больше и больше, пока в 1818 году не наступила полная глухота, высказывалось множество гипотез. Сухой отит? Дисфункция, вызванная проблемами с кишечником, как думал его друг, врач Вегелер? Тело Бетховена представляло
Он всё еще считал себя на два года моложе своего реального возраста. И пробудет в этом заблуждении до 1810 года!
Людвиг долго скрывал правду о своих проблемах со слухом. Именно в этом и проявился героизм Бетховена — в воле к жизни и творчеству несмотря на страдания и тревоги нарастающей глухоты. Человеческий героизм.
29 июня 1801 года, то есть через четыре года после первых тревожных сигналов, он написал Вегелеру, что шум в ушах стоит днем и ночью.
«Признаюсь, я веду жалкую жизнь. Вот уже почти два года я избегаю всякого общества, потому что не могу сказать людям: я глух. Если бы у меня было любое другое ремесло, это еще было бы возможно, но в моем случае положение ужасно. Да еще мои враги, которых немало, — что они скажут? Чтобы дать тебе представление об этой странной глухоте, скажу, что в театре мне приходится сидеть в партере, чтобы понимать актеров. Я не слышу высоких звуков инструментов и голосов, если сажусь подальше».
Во время разговора его уклончивые ответы или молчание приписывали рассеянности или развязности…
В 1797 году нарождающаяся глухота была всего лишь неудобством и источником тревог. Лекарством Людвига была работа. В те годы он не сбавлял темп: три сонаты для фортепиано из опуса 10, «лучшее из написанного до сих пор», по его словам; три струнных трио из опуса 1, три сонаты для скрипки и фортепиано; концерт для фортепиано с оркестром до мажор, которому сегодня присвоен номер 1, написанный, возможно, около 1794–1795 годов, но позднее исправленный для публикации.
По фортепианным сонатам, как, впрочем, и по всем остальным произведениям камерной музыки, можно проследить эволюцию Бетховена на всем протяжении его творческой жизни. То же самое относится к струнным квартетам — жанру, в котором он создал несколько самых глубоких и новаторских своих произведений. Сонаты для фортепиано из опуса 10 — удивительные сочинения, в особенности третья, известная под номером 7 из тридцати двух им написанных: раздумчивая глубина медленной части, передающей настроение сильной меланхолии, словно противопоставление тени и света. Многие увидели в этом тревогу первых признаков наступающей глухоты. Сам же Бетховен ответил своему биографу Шиндлеру, когда тот спросил о смысле этой части: «Почитайте „Бурю“ Шекспира».
Но самое замечательное, самое известное произведение этого периода — «Патетическая соната» (№ 8 до минор, опус 13), посвященная князю Лихновскому, в которой еще более ярко выражено это противопоставление, дуализм, получивший развитие в музыкальной мысли Бетховена именно в те годы. В «Патетической сонате», как проницательно, хотя и несколько назидательно подмечает Венсан д’Энди, «по мере того как две идеи, представленные и развитые в пьесах сонатной формы, обретают совершенство, мы в самом деле видим, что они ведут себя как живые существа, подчиняясь роковым законам
Так развивалось музыкальное самовыражение Бетховена до тридцатилетнего рубежа. В плане формы властно навязываемые им новшества, шокирующие консерваторов, укрепили его в сознании своей правоты. «Дела мои хороши, скажу даже, что они идут всё лучше и лучше», — написал он Вегелеру 29 мая 1797 года.
Правда, его тогда занимали и новые романы. Упорные ухаживания Вегелера за Лорхен завершились браком, и Бетховен дал им свое благословение. Со своей стороны, он влюбился в одну из учениц, Анну Луизу Барбару фон Кеглевиц, которую называли Бабеттой, и посвятил ей свою знаменитую Седьмую фортепианную сонату (ре мажор, опус 10) и вариации из опуса 32, пока еще не был готов его Первый концерт для фортепиано. Его чувство якобы не осталось безответным, и говорят, что Бетховен давал ей уроки в халате. Несколько месяцев спустя влюбчивый Людвиг отдал свое переменчивое сердце молодой итальянке Кристине Гуарди: дочь чиновника из Тосканы была артисткой, хорошо пела, писала стихи и исполнила роль Евы в «Сотворении мира» Гайдна. Еще два романа окончились ничем. В 1801 году Бабетта выйдет замуж за князя. В следующем году Кристина станет женой доктора Франка — сына врача, с которым дружил Бетховен!
Непостоянный, безвольный в любви, безразличный к материальной стороне жизни. Ему было важно только одно — слава. Он хотел найти издателя, который положил бы ему фиксированный оклад, чтобы ни о чем больше не задумываться, а главное — не тратить время на изматывающую беготню по конторам и ссоры с братьями. Любому, кто усомнится в его таланте, указывали на дверь:
«Я не могу иметь никаких сношений с людьми, которые не питают ко мне ни доверия, ни уважения лишь потому, что я еще не прославился на весь мир».
Он стыдился своей нарождающейся глухоты. Замыкался в себе. Может быть, поэтому он не доводил своих романов до конца? Правда в том, что его образ жизни, перепады настроения, а может быть, и последствия постыдной болезни, всепоглощающая навязчивая мысль об успехе делали его совершенно непригодным к браку. Возможно, что и воспоминание о семейной жизни его родителей, о матери, которой приходилось молча страдать, не вызывало у него радужных представлений об узах Гименея…
Зато к политике он испытывал несомненный интерес. В феврале-марте 1798 года в Вене побывал генерал Бернадот, посол молодой Французской республики, и на какое-то время сделался центром притяжения для друзей революции. Бетховен посещал салоны посольства, где познакомился со скрипачом Крейцером, которому он потом посвятит свою знаменитую сонату.
Бернадот, генерал-якобинец, а прежде санкюлот, был пылким почитателем Бонапарта, воплощения героя-революционера. Современники, названные Шиндлером, приписывают именно ему идею симфонии во славу великого человека, которую Бетховен взялся написать. В конце концов, именно Бонапарт вернул Австрии мир в октябре 1797 года. Он же стал прославленным победителем итальянской кампании. В тот момент еще можно было думать, что своими военными победами он осуществляет идеалы революции, а не пользуется событиями, чтобы создать свою империю.
На самом деле проект этой симфонии уже давно вызревал в уме Бетховена, и весьма вероятно, что Шиндлер, по обыкновению, подгоняет факты под свою теорию. В то время Бонапарт еще не стал первым консулом, он был талантливым полководцем, постепенно утверждавшим свой авторитет и свою власть. Нет сомнений в том, что Бетховен, не выносивший атмосферы полицейского государства, которая царила в Вене, всё больше и больше проникался идеями революции.
Бернадот вскоре покинул Вену. С французского посольства сорвали трехцветный флаг. Кто? Агенты императора? Люди из народа, «чернь», подталкиваемая французскими «эмигрантами», которые бежали от революции и нашли прибежище у европейской аристократии? Бернадот потребовал извинений, не получил их и уехал.