Бей врага в его логове! Русский десант в Америку

Морозов Владислав Юрьевич

– Лейтенант, тебя как звать-то? – спросил я Симонова, садясь на землю и опуская автомат.

– Константин Михайлович, – ответил тот, вытирая ладонью крупные капли цыганского пота со своей закопчённой, пыльной физиономии.

– Ну ни хрена себе, – выдохнул я. – Ты же, получается, полный тёзка поэту и писателю, тому, который «Жди меня», «Ты помнишь, Алёша», «Живые и мёртвые», «Двадцать дней без войны», «Парень из нашего города» и прочее.

– Я знаю, – ответил Симонов и наклонился над лежащим без движения Сулимовым.

– Чего там? – спросил я. Левую руку у плеча сильно жгло, рукав был заметно влажный,

слева под бронежилетом растекалась тупая боль. Не скажу, что меня это радовало.

– Убит, чего же ещё…

– Гадство…

Сулимов Алексей Петрович, вспомнил я данные из его личного дела, рядовой, уроженец города Талица, двадцать лет, кажется, сирота, а значит, похоронку посылать вроде как некому. Хотя веселья этот факт не прибавляет. Очередная зарубка на памяти, а сколько ещё их будет? Да уж, действительно, хуже бывает, но редко…

– Лейтенант, – приказал я Симонову, – возьми кого-нибудь из бойцов и посмотри, как там америкосы. А то, не дай бог, следующие полезут, и у нас на них уже ни нервов, ни патронов может не хватить…

Симонов кивнул и на пару с рядовым Тауровым скрылся за дымящимися халупами.

Пожар на улице впереди разгорался всё сильнее, охватывая всё больше строений. Мы уцелели, но теперь проход к причалу оказался так или иначе перекрыт.

Подумать о дальнейших действиях я не успел, поскольку позади меня раздался приглушённый топот многочисленных ботинок по мягкой земле, а потом два девичьих голоса одновременно, но явно не сговариваясь, слитно заорали:

– Тарищ майор, вы живы?!

Как говорит один мой давний друг-приятель, если уж любовь не имеет взаимности, то лучше, чтобы ты кого-то любил. А вот если любят тебя – это уже куда хуже…

Обернулся – ко мне подбегали Машка и Светка Пижамкина, у обоих стволы наперевес и крайне встревоженные морды лиц. За ними возникли Рустик в своём титановом горшке с прикреплённой камерой, Георгиев с рацией на спине и кто-то ещё, чьих лиц я не разглядел.

– Да жив, жив! – ответил я. – Хрюли мне сделается, а вот пацанам повезло меньше… Раненые есть?

Оказалось, Киквидзе ранило в плечо, а Васьянова – в ногу. Обоих навылет, но радости это, понятное дело, не вызывало. Можно, конечно, сказать – легко отделались, хотя какая тут, к чертям собачьим, лёгкость?!

– Да вы сами ранены! – охнула Машка, глядя на мой окровавленный рукав.

– Ничего. До свадьбы заживёт, – ответил я и добавил: – До золотой… Похоже, накаркала ты, радость моя, насчёт левой руки…

Хамретдинов между тем сноровисто вколол мне в левую руку обезболивающе-антисептический шприц-тюбик и ножом вспорол рукав моего комбеза – хвалёная, негорючая, продвинутая «наноткань» «Саламандры» рвалась так же, как обычная хэбэ. Подумалось, что это лишний повод накатать разработчикам матерную рекламацию. Я глянул на рану – американская пуля пропахала по верху, не задев кость, – крови натекло прилично, а серьёзных повреждений не было.

– Рустик, – спросил я бинтовавшего меня Хамретдинова, – ты всё снимал?

– Так точно.

– Всё-всё?

– А как же!

– Видели, что тут было? Какой цирк…

– Видели, – отозвалась Машка Тупикова из-за плеча Рустика. – Прям кино какое-то, про монстров или роботов.

– Вот то-то и оно, что роботов, – сказал я и, засунув правую руку под комбез и бронежилет, ощупал свои рёбра. Крови не было,

но при этом болело довольно сильно. Я явно заработал здоровенный синячище, а вот переломов визуально не чувствовалось. И то ладно. Похоже, пуля (америкосы стреляли явно не бронебойными, как мы) застряла в старом, помнившем ещё две чеченские войнушки бронике. А вот если бы на мне была только «Саламандра», её встроенную защиту из вшитых говнокевларовых (или из какого они там материала?) пластинок пробило бы гарантированно и я бы уже был на том свете (если он, конечно, вообще существует). Ещё один повод обругать конструкторов костюма последними словами. Письменно. Хотя можно примерно догадаться, что конструкторы нам по этому поводу ответят. Дескать, неправильно эксплуатируете образец – ведь, по их мнению, нельзя дорогущий и новейший комплект обмундирования с встроенной противопульной защитой надевать туда, где стреляют. Так что бывают моменты, когда танки грязи всё-таки боятся…

– Видели, сколько мы в них влепили? – спросил я.

– Видели, – сказала Машка мрачно. – И, в натуре, испугались…

– Думаешь, я не испугался? Чуть в штаны не наложил, ей-богу… – сказал я, поднимаясь на ноги.

– Светлана, – спросил я, сверху вниз глядя на Пижамкину и её модерновую снайперскую винтовку, – ты сама сообразила, что их в лоб надо бить, или кто подсказал?

– Сама. В фильмах про зомби им всегда положено или башку срубать, или в голову стрелять, чтобы мозги вышибить…

Вот так старые и глупые фильмы иногда помогают принимать правильное решение на реальной войне. Зря всё-таки я материл Голливуд с его стереотипами…

– Молодец, – сказал я, сделав серьёзное лицо. – Благодарность тебе от командования в моём лице. Считай, дала ты нам ту самую секундочку…

– За которую до самого смертного часа положено водкой поить? – хитро прищурилась Пижамкина.

– Ого! Откуда знаешь?

– А я «А зори здесь тихие…» читала, тарищ майор…

– Ну ты у нас прям отличница, Светлана Батьковна, гляжу на тебя и всё больше удивляюсь…

Машка Тупикова при этих словах посмотрела на Светку как-то непонимающе неодобрительно, а потом вдруг почему-то заулыбалась. Без паузы.

– Ты чего? – поинтересовался я.

– А я кино про это видела, – сказала Машка обрадованно.

– Про что?

– Ну, про то как этот усатый мужик с пятью крутыми гирлами полтора десятка фашиков завалили где-то в тайге. Ну, это, ну, как его – «А зори здесь тихие…».

Надо же, у нашей образцовой боевой машинки вдруг заработала-таки оперативная память. И, как оказалось, кой-чего важное в её красивой, но не очень интеллектуальной голове в прежние времена всё-таки отложилось. Можно сказать, есть повод для гордости…

– Молодца. Возьми конфетку. Раз так, ты не совсем потерянный для общества человек…

Тупикова улыбнулась, очень довольная собой. Светка, закинув свою «волыну» за плечо, посмотрела на Машку как-то укоризненно-жалостливо.

– Так они вообще кто? – спросил меня Рустик, отбрасывая подальше в сторону пустую упаковку от перевязочного пакета. Похоже, этот вопрос сегодня вертелся у всех на языке.

– Кони в пальто… Я такого раньше так же, как и вы, никогда и нигде не видел. Судя по всему, они, конечно, не железные, но боли и повреждений явно не чувствуют и не падают, пока им секир-башка не сделаешь…