Бэйр
Шрифт:
— Я тоже никогда не забуду тебя, дочка, — вздохнула женщина, гладя меня по голове. — Твои сестры никогда не возвращались, но ты возвращайся! Ты ведь у меня последняя, младшая… Дадут боги, ты найдешь себе мужа и вернешься ко мне, чтобы показать внуков.
— Муж это удел деревенских! Корову проще содержать, чем одного мужика, мороки с ним столько… Я не хочу себе мужа.
— Хах, дурочка ты еще! — весело рассмеялась женщина, отпуская меня. — Ну ступай. Я буду ждать о тебе известий, дорогая.
— Мир еще узнает мое имя и прокричит его так, что ты непременно услышишь даже здесь, в лесу, обещаю! —
Мой путь начался.
— Бэйр, очнись, ты бредишь! — рев на ухо, будто из трубы, мгновенно меня разбудил, я резко открыла глаза и села на кровати…
Где я!? Что это за место!? Кто этот огромный мужик!? Где лес!?…
— Нет, я все понимаю, но говорить мне «Мамочка, я всегда буду любить тебя и никогда не забуду!» это уже слишком!
Что?… Дейк?
Пещера, дракон, рыцарь, таверна, я — ведьма… Что за?… Кто я? Я же Бэйр? Или… как меня зовут?… Черт… я запуталась…
— Бэйр, ты в порядке?
— Что?… — рыцарь начал медленно расплываться перед глазами. Резко меня захватила, закружила темнота. Я уснула.
Сон отступает, его вновь сменяют онемение и холод, мысли и воспоминания превращаются в беспорядочные смерчи.
Сквозь кутерьму ясно чувствуется одно-единственное желание, хотя скорее даже потребность.
Хочу курить. Душа — ничто, ее можно продать за трубку и табак!..
Но потребность резко сменяется другой, куда более сильной. Захотелось сладкого, шипучего.
Вновь начали всплывать картинки и воспоминания, превращаясь в сцену.
Я в городе, вокруг меня огромный шумный рынок. Кричат продавцы и покупатели, дети и взрослые, где-то рвет глотку бард, безуспешно пытаясь вытянуть высокие ноты. Шум раздражает и злит, но в то же время делает свое дело, заводит любопытство и желание облазать каждый угол нового места.
Звуки толпы отлично скрывают меня, среди скопления людей я чувствую себя рыбой в косяке: тут есть, где затеряться.
Один из воришек обшарил меня с ног до головы внимательным взглядом, кошелька он не приметил, зато когда посмотрел мне в глаза, поспешил затеряться в толпе. Ведьму обкрадывать себе дороже, эту истину я все же донесла до людишек подобной профессии. Два года — и все они как шелковые.
Я не голодна, на рынок пришла за травами и новостями. Но резко мне захотелось чего-нибудь сладкого. На ум тут же пришли всякие диковинки из Тангейя. Их в этот пограничный город часто завозят, можно найти уйму всего интересного и вкусного.
Не спеша начинаю обход прилавков, толпа людей расступается передо мной и затихает, а торговцы замолкают, стоит мне подойти к их лавкам на «неравнодушное к товару» расстояние. Все они внимательно следят за мной, как дичь за охотником.
Люди… глупые. Они не станут обращать на меня внимания, если я буду вести себя подобно им, трусливым и суетливым мышам, жадным и мелочным крысам, отбирающих друг у друга последние куски и готовым глотки перегрызть за монетку желтого металла… Если я сгорблюсь, униженно втяну голову в плечи и буду смотреть на всех снизу вверх, никто меня не заметит, потому что все люди так ходят. Но стоит выпрямиться, показать хоть немного гордости и достоинства,
Вот, например, того бугая с комплексом неполноценности и дырой в кармане.
— Кто такая? — спросил верзила, преградив мне дорогу и набычившись. Он на две головы выше меня, а взгляд у него такой самоуверенный и грозный, как будто я ему достойный противник. И я, достойный противник, чем-то его смертельно оскорбила, судя по этому самому взгляду.
— Бэйр, Ведьма с Равнин, — смотрю ему в глаза и не думая пугаться. От этого бугай стушевался.
Мое имя не так известно, как хотелось бы, но слово «ведьма» одинаково настораживает во всех городах и странах. Постепенно я приучаю людей к тому, как надо правильно реагировать на это имя, но пока все равно не везде знают мои правила.
— Ведьма в нашем городе! А ты, дорогуша, налог за ведьмовство заплатила? — оскалился мужик, как бы невзначай покрутив внушительной дубинкой.
— Нет. Но и ты мне задолжал, — отвечаю, вежливо улыбаясь. — Ты тоже должен мне заплатить.
— С… с какого мне тебе платить, ведьма!?
— Чтобы я тебя не тронула, конечно. А ты не знал? В каждом городе, куда я прихожу, мне тут же должны выплачивать мешок золота, чтобы я никого не трогала. А если мешка с золотом вам жалко, то я имею полное право брать в этом городе, что захочу, и ночевать где хочу, и все бесплатно, конечно. Если мне не предоставят и этого, я просто выжгу все поля, прокляну всю скотину и сделаю бесплодными всех детей, родившихся в следующие десять лет. Три проклятия — и ваш город становится чумными руинами с больным населением из десятка нищих… Ах, какая ужасная судьба вас всех ждет… Но этого очень легко избежать, просто уплатите налог.
Не ожидавший такого бугай стоял, тщательно пережевывая мозгами мои слова, а в притихшей толпе разнеслись пораженные шепотки.
— А теперь посчитай, умник, — продолжаю. — Если вы мне ничего не заплатили, а я еще должна вам какой-то налог, то моя прибыль идет в минус, так ведь? А когда моя прибыль от пребывания в городе идет в минус, то хозяйство города и здоровье жителей так же значительно падает, причем в равном процентном соотношении. Понял? Ну так во сколько ты оценишь свою жизнь и жизнь своей семьи, а? Да не мелочись, я уверена, что ваши благородные души стоят по десять золотых каждая, как минимум! Сколько у тебя человек в семье?
— Десять… — машинально ответил этот кретин.
— Ну так сто золотых ты мне должен, милый, — улыбаюсь. — Думаю, эта сумма с лихвой покроет налог на ведьмовство в вашем городе, не так ли? Итак, ты остаешься жив и при семье, а деньги, что ты как бы заплатил мне, погасят налог. Итак, все довольны и при прибыли. А теперь кыш с моего пути, нелюдь.
Все сработало, как и всегда. Разбойник отошел, пораженный не страхом, а страшной болью в голове.
Был у меня один академик-приятель, не зря у него по книгам училась — плюсы, минусы, проценты, — кто бы знал, что это оружие иной раз работает получше дубины? Конечно, начни так говорить любой другой, его бы не послушали и избили, но я была ведьмой, и меня было безопаснее выслушать, чем нападать, потому такая политика — лучшая.