Без черемухи

Романов Пантелеймон Сергеевич

Затруднение было только в том, что я, сколько ни бился, решительно не знал, о чем мне думать, и в голову, как нарочно, лезла всякая чепуха: пирожки с вареньем, которые сегодня будут за чаем, подножка, которую мне дала сегодня Катя, когда я проходил по коридору, и мысль о мести. И мне ужасно стоило большого труда направить свою мысль на те несправедливости, какие чинят мне большие братья и сестры.

Если мимо меня долго никто не проходил, я пересаживался на другое место, откуда скорее могли бы заметить

мое мрачное состояние.

Один раз прошла крестная и, увидев мою физиономию с запущенной всей пятерней в волосы, она с любопытством посмотрела на меня и сказала:

– - Ты чего это губы надул?

Это меня оскорбило. Я посмотрел на нее и ничего не сказал. Только мать сразу же попалась на удочку: увидев меня в таком небывалом, мрачном настроении, она испуганно воскликнула: -- Господи, ты еще о чем задумался?!

– - Ах, оставьте меня, пожалуйста, никогда покою не дадут!
– - сказал я, вставая и уходя. Я был благодарен и и удовлетворен вполне.

– - Слава богу,-- подумал я,-- наконец-то соблаговолили заметить, что мне не так легко живется, как они думают.

IX

Бывает такое время в праздники,-- обыкновенно между плотным завтраком с пирогом и обедом,-- когда никак не придумаешь, чем заняться. Старички сидят в гостиной, молодежь собралась где-нибудь в угольной или в спальне на сундуке и лежанке. И завидно смотреть на них: так это они удобно и уютно устроились, разговаривают, дурачатся. И только нам не находится нигде подходящего места.

Слоняешься по дому, то около одних посидишь, то около других и хорошо знаешь, что терпят тебя только до тех пор, пока сидишь и не подаешь голоса.

Был третий день праздника. Приехал кое-кто из молодежи и между прочим подруга Сони -- Раиса, красивая девушка с удивительно белой кожей и маленькими, мягкими, белыми руками. Я часто на нее посматривал. У нее были очень густые волосы и около румяных щек спускались два слегка вьющихся золотистых локона, которые качались всякий раз, когда она, смеясь, повертывала голову.

Молодежь, затворившись, сидела в угловой на диване, и все, тихо разговаривая, смотрели на огонь топившейся печки.

Дядюшка сидел в гостиной, просматривал от нечего делать вчерашнюю газету, и, когда мы проходили мимо него, он опускал ее, смотрел нам вслед, потом опять принимался за чтение.

Крестная с большим теплым платком на плечах, раскладывала пасьянс, потом, оставив карты на столе, пошла в зал, потом в столовую и так как ее тоже, очевидно, томило безделье, скоро нашла там непорядки.

Сейчас же оттуда послышался удар полотенцем по дивану и ее гневный голос:

– - Брысь!.. Что за лежни каторжные, разлеглись.-- И мимо наших ног, отряхаясь ушами, прошмыгнул в гостиную под диван черный кот и, пригнувшись,

испуганно высматривал оттуда.

– - Развели эту ораву!
– - кричала крестная на подвернувшуюся мать, заступницу всех угнетенных.-- Чтоб духу их тут не было, этих толстомясых. Куда ни пойдешь, везде кошки.

Дядюшка опустил газету, посмотрел сначала в столовую, потом на нас.

– - Наша повелительница сегодня в особенно грозном настроении,-- сказал он,-- как бы и нам не попало.

Потом взгляд его упал на оставленный на столе пасьянс. Он осторожно встал с кресла в своих туфлях и, подмигнув нам, стащил колоду карт, опустил ее в просторный карман своей куртки и как ни в чем не бывало уселся опять на свое место.

Мы с Катей (у нас с ней было заключено перемирие) решили посмотреть, чем это кончится.

Крестная, наведя порядки, пробрав по дороге Таню за неполитые цветы, пришла опять в гостиную и, взяв платье в руку, пролезла за стол на диван. Она несколько времени оглядывала стол, как будто не могла сразу сообразить, чего ей не хватает.

Дядюшка еще глубже ушел в газету.

Крестная взглянула на него, потом опять на пустой стол и прямо, без дальних разговоров, закричала:

– - Давай, давай, вижу, что подцапал. Нечего притворяться.-- Дядюшка, как будто не понимая, о чем идет разговор, удивленно выглянул из-за газеты, но крестную нельзя было обмануть, и она самым решительным образом требовала карт.

Дядюшка сначала пробовал было сказать, что мало ли здесь народу ходит, но это не помогло, и он полез в карман за картами.

– - А очки где?
– - сказала крестная.-- Изволь сейчас же отдать.-- Теперь уж дядюшка возмутился. Он никаких очков не брал, но крестная, раз изобличив его в воровстве, не хотела слушать никаких доводов и сама пошла обыскивать его карманы.

С очками у нее вечная история. Она сама же занесет их куда-нибудь или оставит на цветочном горшке у окна, где в сумерках читала газету, а потом кричит на всех и больше всех на дядюшку, что ее очки забелынили, что у всех пустые головы, никто не помнит, куда кладет.

Очков у дядюшки не оказалось, и она, несмотря на его убедительные просьбы не трогать его вещей, искала на его столе, поднимая газеты и хлопая по ним руками.

– - Вот заварили кашу-то на свою голову,-- сказал дядюшка, взглянув на нас, и покачал головой.

Мы постояли немного и пошли.

Молодежь в угольной сидела с ногами на большом диване и говорила тихими голосами. В комнате стоял уютный сумрак, какой бывает в пасмурные дни зимой, и кажется, что наступают сумерки, хотя до обеда еще далеко. В печке трещали и шипели дрова, в большое окно, покрытое легким зимним узором, был виден занесенный глубоким снегом сад с белыми от инея деревьями и уголок балкона с колоннами.