Без единого свидетеля

Джордж Элизабет

— Что за противоречия?

Лицо Робсона блестело, но Барбара отнесла это на счет поднимающегося от мойки пара.

— Пожалуй, я бы начал вот с какого вопроса, — сказал Нката. — Почему вы определили возраст серийного убийцы как двадцать пять — тридцать пять лет?

— С точки зрения статистики… — начал Робсон, но Нката перебил его.

— Давайте оставим статистику в стороне. Вот, к примеру, Уэсты не укладываются в эту графу статистических данных. И графа эта далеко не единственная.

— Предположения о характере убийцы

никогда не дадут вам стопроцентной точности, сержант, — сказал Робсон, — Но если мой анализ вызывает у вас сомнения, то обратитесь к кому-нибудь другому. Пригласите американца, кого-нибудь из ФБР. Я готов поспорить, что результат — их заключение — почти дословно совпадет с моим.

— Но вот это заключение… — Нката показал на документ, лежащий на столе, и Барбара подвинула листки к нему. — У нас ведь есть только одно — ваше слово, что оно более или менее достоверно. Правильно?

Очки Робсона блеснули под лампочкой подсветки, когда он вопросительно смотрел на обоих полицейских.

— Я просто интерпретировал данные ваших же отчетов. И зачем мне писать в заключении что-либо, кроме правды?

— А вот это, — сказал Нката, подняв указательный палец, чтобы подчеркнуть свои слова, — очень хороший вопрос.

Робсон снова принялся натирать бок кастрюли, хотя по виду она была не настолько закопченной, чтобы так стараться. Барбара спросила его:

— Почему вы не хотите присесть рядом с нами, доктор Робсон? Нам было бы проще общаться.

— Мне нужно помыть… — проговорил он.

— Ну да, это понятно. Только одного в толк не возьму: отчего у вас столько грязной посуды? Вы же один живете? Что вы такого готовили на ужин?

— Признаюсь: я не каждый день мою посуду.

— На мой взгляд, этими кастрюлями вообще не пользовались. Снимите перчатки и сядьте за стол, пожалуйста. — Барбара обернулась к Нкате: — Ты когда-нибудь видел, чтобы мужчина мыл посуду в резиновых перчатках, Уинни? Дамы — да, иногда надевают. Даже я иногда надеваю, будучи дамой. Надо же беречь маникюр, и все такое. Но мужчины? Им-то зачем?… Ага. Спасибо, доктор Робсон. Так гораздо приятнее.

— Я берегу от воды порез, — сказал Робсон. — Это не противозаконно, я надеюсь?

— Он порезался, — сказала Барбара Нкате. — Как это случилось, доктор Робсон?

— Что?

— Как вы порезались? Позвольте-ка нам взглянуть, кстати. Сержант Нката, между прочим, почти что эксперт по порезам, как вы и сами, наверное, догадались по его лицу. Свой порез он заработал… Как ты его заработал, Уинни?

— В драке, — ответил Нката. — Ножевой. То есть у меня был нож. А у того парня бритва.

— Ой, вот больно-то было! — воскликнула Барбара и снова повернулась к Робсону: — Так как, вы говорите, порезались?

— Я не говорил. И по-моему, вас это не должно касаться.

— Ну, вряд ли вы поранились, подрезая на зиму розы, потому что сезон не совсем подходящий для этого, верно? Значит, было что-то другое. Что?

Робсон

ничего не говорил, но теперь, когда он сидел за столом без резиновых перчаток, его руки оказались на виду. То, что он называл порезом, на самом деле было царапиной, и даже не одной. Судя по розовой новой коже, царапины были глубокими и, вероятно, инфицированными, однако дело шло на поправку.

— Не могу понять, доктор Робсон, почему вы отказываетесь ответить на такой простой вопрос? — спросила Барбара. — Что происходит? Язык проглотили?

Робсон облизнул губы. Он снял очки и протер их тряпочкой, которую достал из кармана. Психолога никак нельзя было назвать глупцом. Как минимум, он чему-то научился, пока общался с психически нездоровыми преступниками.

— Понимаете ли, — подхватил эстафету Нката, — мы с констеблем так смотрим на дело: заключение ваше может быть полной лажей, и нам приходится полагаться только на ваше слово, что это не так.

— Как я уже говорил, если мне вы не доверяете…

— И нам тут пришло в голову — констеблю и мне, — что мы можем до упаду бегать в поисках человека, который подходит под ваше описание. Но что, если — так подумали мы с констеблем, потому что иногда мы думаем, знаете ли, — что, если тот человек, который нам действительно нужен, придумал способ заставить нас думать, будто нам нужен кто-то совсем другой? Если бы нас… — Он обернулся к Барбаре: — Что там было за слово, Барб?

— Ввели в заблуждение, — подсказала она.

— Ага. Если бы нас ввели в заблуждение по поводу того, как он выглядит, когда на самом деле он выглядит совсем иначе? Мне так кажется, что тогда убийца мог бы продолжать заниматься любимым делом, зная, что мы тем временем ищем человека, вовсе на него не похожего. Вот было бы умно с его стороны, а?

— Вы хотите сказать…

Лицо Робсона по-прежнему блестело. Но кардиган он упорно не снимал. Должно быть, набросил его перед тем, как впустить их в квартиру, подумала Барбара. Он хотел спрятать руки.

— Царапины, — стала рассуждать она вслух. — Всегда так долго заживают. Кто же вас так поцарапал, доктор Робсон?

— Послушайте, — сказал он, не выдержав ее настойчивости, — у меня есть кошка…

— Уж не Мэнди ли? Такая милая сиамская кошечка? Любимица вашей матери? Сегодня, когда мы с ней познакомились, она страшно мучилась от жажды. Но я позаботилась об этом, так что вы за нее не волнуйтесь.

Робсон молча выслушал эту информацию.

— Знаете, где вы ошиблись с Дейви Бентоном? Вы не приняли в расчет, что он окажется таким борцом, — продолжала Барбара. — Да и кто бы мог подумать, он ведь не выглядел боевым мальчишкой. Он такой же, как его братья и сестры, то есть вылитый ангелочек, да? Он выглядел таким свежим. Таким нетронутым. Так и хочется отведать этой свежатинки. Я почти понимаю, почему больной подонок вроде вас захотеть пойти немного дальше и изнасиловать его, доктор Робсон.