Без единого свидетеля
Шрифт:
— Я умираю. С ней. С ними. И это хорошо. Я хочу умереть.
— Поверь мне, я знаю. Никто не может почувствовать то, что чувствуешь ты, но все мы знаем, что ты чувствуешь. И, Томми, ты должен прожить это. Убежать или спрятаться невозможно. Не получится. Но я хочу, чтобы ты старался ощутить и нашу любовь. Пообещай мне, что ты постараешься.
Она нагнулась и поцеловала его в голову, и этот жест, для него почти невыносимый, нес в себе выздоровление. Но выздоровление было даже хуже, чем то, что лежало перед ним в ближайшем будущем. Это еще хуже — перестать в какой-то день чувствовать эту боль.
— Саймон вернулся, — сказала мать. — Ты поговоришь с ним? Кажется, есть новости.
— Я не могу оставить ее.
— Я посижу. Или пришлю Саймона к тебе. Или передам тебе, что он скажет, если хочешь.
Он оцепенело кивнул. Она молча ждала, когда он сделает выбор. Наконец он отдал ей кружку, так и не прикоснувшись к супу.
— Я схожу к нему, — сказал он.
Мать заняла его место возле кровати. У двери он обернулся и увидел, как она склонилась к голове Хелен и прикоснулась к темной пряди, упавшей на белый висок. Мать заняла пост у постели его жены. Он вышел.
Сент-Джеймс ждал с другой стороны двери. Выглядел он не таким измученным, как в последний раз, когда Линли видел его; это говорило о том, что он побывал дома и немного поспал. Линли был рад этому. Остальные существовали за счет нервов и кофеина.
По настоянию Сент-Джеймса они отправились в кафе при больнице, и, когда они вошли туда, запах лазаньи заставил Линли предположить, что времени было где-то между часом дня и восемью вечера. В больнице он утратил всякое представление о времени. Там, где находилась Хелен, царил полумрак, но в других больничных помещениях стоял вечный флуоресцентный день, и только меняющиеся лица врачей и персонала, когда одна дежурная смена заступала вместо другой, подсказывали ему, что для остального мира часы шли как обычно.
— Который час, Саймон? — спросил Линли.
— Половина второго.
— Не ночи, дня, я полагаю.
— Да, половина второго дня. Я возьму тебе что-нибудь поесть. — Он кивнул в сторону буфетной стойки из стекла и стали. — Ты что будешь?
— Не знаю. Сэндвич? Я не голоден.
— Смотри на это как на лекарство. Так будет проще.
— Тогда с яйцом и майонезом, если у них есть. На ржаном хлебе.
Сент-Джеймс ушел за едой. Линли нашел свободный столик в углу. Вокруг него сидели врачи и медсестры, родственники пациентов, священники и за одним столом — две монахини. Атмосфера, царящая в кафе, отражала безрадостный характер того, что происходит в здании: приглушенные голоса, серьезные лица, осторожное постукивание посуды и приборов.
Никто не посмотрел в его сторону, и Линли был благодарен за это. Он чувствовал себя так, будто с него содрали кожу и выставили напоказ. Ему казалось, что он ничем не защищен от осведомленности и суждения других людей о его жизни.
Вернулся Сент-Джеймс с двумя сэндвичами на подносе. Один он купил для себя и еще взял порцию нарезанных фруктов, шоколадный батончик и две упаковки сока.
Сначала они поели, храня молчание. Они знали друг друга столько лет — фактически с первого их дня в Итоне, — что слова были бы сейчас лишними. Сент-Джеймс понимает, что происходит в его душе, Линли видел это по лицу друга. Ничего говорить не нужно.
Сент-Джеймс одобрительно кивнул, увидев, что Линли доел сэндвич, и
— У полиции Белгрейвии есть оружие. Они нашли его в одном из садов между переулком, где стоял помятый рейнджровер, и домом, где няня сообщила о незаконном вторжении. Им пришлось перепрыгивать через дюжину заборов, чтобы скрыться. И где-то по дороге они обронили оружие. Времени на то, чтобы возвращаться и искать его, у них, по-видимому, не было, если они вообще заметили пропажу.
Линли отвернулся в сторону от внимательного взгляда Сент-Джеймса, потому что знал: его друг наблюдает за ним и отмеряет каждое слово. Он хочет убедиться, что сказанное им не послужит причиной нового срыва у Линли. То есть, делал вывод Линли, Сент-Джеймс знает о том, что произошло в кабинете Хильера… когда? Казалось, в одной из прошлых жизней.
— Я не брошусь штурмовать участок в Белгрейвии, — сказал он. — Можешь говорить все.
— Они практически уверены, что найденное оружие и есть то, из которого… был произведен выстрел. Разумеется, будет сделана баллистическая экспертиза пули, извлеченной из… Хелен, но оружие…
Линли снова взглянул на него.
— Что это за оружие?
— Револьвер двадцать второго калибра, — сказал Сент-Джеймс.
— Купленный на черном рынке.
— Похоже на то. Он недолго пролежал в саду. Домовладельцы уверяют, что ничего о нем не знают, и, судя по свежесломанным кустам, они говорят правду. В других садах растительность тоже помята.
— Отпечатки ног?
— Повсюду. Полиция Белгрейвии поймает их, Томми. Скоро.
— Их?
— Их было точно двое. Один смешанной расы. Другой… Насчет другого пока мало что известно.
— А няня?
— Полицейские взяли у нее показания. Она говорит, что была с порученным ей ребенком, когда услышала, что на первом этаже дома разбилось окно, со стороны сада. К тому времени, когда она спустилось вниз посмотреть, что происходит, они уже были внутри. Она чуть не столкнулась с ними в прихожей. Они уже открывали дверь, чтобы убежать. Она закричала и попыталась остановить их, бог знает зачем. Один из них потерял головной убор.
— Уже занялись составлением фотороботов?
— Я не думаю, что в этом будет необходимость.
— Почему?
— Помнишь, я говорил, на одном из больших зданий на Кадоган-лейн установлены камеры видеонаблюдения? Они попали в кадр. Пленку сейчас обрабатывают. Полиция Белгрейвии собирается показать ее по телевидению, а лучшие кадры напечатают в газетах. Это… — Сент-Джеймс запрокинул голову кверху. Линли понял, как трудно приходится его другу. Трудно не только знать о том, что случилось с Хелен, но и собирать информацию, чтобы затем передать мужу Хелен и ее родственникам. Усилия, которые он затрачивал, не оставляли ему времени на собственные чувства. — Они бросили на это все силы, Томми. Сейчас у них больше добровольцев, чем нужно, потому что они приходят со всех участков в городе. Газеты… Ты ведь не читал последние выпуски? Все это вызвало огромный резонанс. Из-за того, кто ты такой, из-за того, кто она такая, из-за ваших семей, все вместе.