Без единого свидетеля
Шрифт:
Барбара сидела и слушала, наполовину оглушенная. Она не могла запретить себе думать о том, что они же были вдвоем, на всем пути из кабинета Хильера до участка на Харроу-роуд и затем от Харроу-роуд до Итон-террас, а Линли так и не сказал, что отключил аппараты, поддерживающие основные жизненные функции в теле жены. Она знала, что так думать неправильно. Она знала, что его желание оставить эти сведения при себе не равнялось нежеланию делиться ими. И все равно огорчение и обида не оставляли ее. Ее внутренний ребенок настаивал: мы же считались
В том, что на самом деле это было не так и что это в принципе было невозможно, винить нужно было не то, кем они были (мужчина, женщина, коллеги), а то, чем они были по сути, на самом глубинном уровне. А это было определено задолго до того, как оба они впервые увидели свет дня. Она могла до посинения протестовать и спорить, но изменить этого она не могла. В ткани бывают такие нити, которые делают эту ткань неразрывной.
Наконец она добрела до Итон-виллас, свернула на подъездную дорожку и вошла в калитку. Перед домом она увидела Хадию, которая тащила по дорожке мешок к мусорным контейнерам на заднем дворе. Собравшись с силами — душевными и физическими, — Барбара окликнула девочку:
— Привет, дружок. Тебе помочь?
— Барбара! — Голосок был, как всегда, чист и звонок. Девочка подняла голову, взмахнула косичками. — Мы с папой чистили холодильник. Он говорит, что скоро весна и что это наш первый шаг ей навстречу. В смысле, чистый холодильник — это первый шаг. Потому что вообще-то мы еще будем делать генеральную уборку во всей квартире, а я не очень люблю убираться. Он составляет список, что нам нужно сделать. Список, представляешь, Барбара? И мытье стен стоит на самом верху.
— Веселого мало.
— Мамочка мыла их каждый год, поэтому мы тоже их вымоем. Чтобы, когда она вернется домой, все было чисто и красиво.
— Так она возвращается? Твоя мама?
— Ой, ну конечно. Вернется в конце концов. Нельзя же всю жизнь ездить где-то.
— А, да, ты права.
Барбара отдала сумку девочке, а сама взяла у нее мешок. Забросив его за спину, она потащилась к бачкам. Вместе они сумели перевалить мешок через край, где он присоединился к остальному мусору.
— А я буду ходить на занятия чечеткой, — поведала Хадия, пока они отряхивались. — Папа сегодня сказал мне. Я так рада, так рада, потому что я давно уже хотела научиться. Ты придешь посмотреть, когда у нас будет концерт?
— Сяду в первый ряд, — пообещала Барбара. — Обожаю ходить на концерты.
— Здорово, — чирикала Хадия. — Может, уже и мамочка приедет. Если я буду хорошо себя вести, она приедет. Я знаю. Спокойной ночи, Барбара. Мне пора домой, папа будет волноваться.
Она поскакала вприпрыжку к входной двери, за угол дома. Барбара постояла, дожидаясь, когда стукнет дверь, чтобы убедиться, что ее маленькая подружка в целости и сохранности, под защитой стен. Потом она подошла к своему жилищу и открыла замок. Верная принятому решению, она не включала свет. Просто прошагала к столу, бросила на него вещи и повернулась,
Ее остановил своим миганием проклятый автоответчик. Первой мыслью Барбары было проигнорировать его, но, тут же поняла она, неизвестность потом не даст покоя. Она вздохнула и проследовала к телефону. Нажав нужные кнопки, она услышала знакомый голос.
— Барби, дорогуша, я договорилась о приеме гинеколога. — Миссис Фло, подумала Барбара, ангел-хранитель матери. — Мой бог, это было непросто, с нашей-то системой здравоохранения. Да, я должна сказать, что ваша мама опять ушла в себя, но только не надо волноваться из-за этого. Если нужно будет дать успокоительное, значит, нужно, дорогуша, и тут уж ничего не поделать, и думать, значит, не о чем. Ее здоровье…
Барбара остановила сообщение. Она выслушает остальное в следующий раз, поклялась она. Только не сегодня вечером.
Раздался нерешительный стук в дверь. Она прошла по комнате, чтобы открыть. Внутри ее коттеджа не горел ни единый светильник, поэтому о том, что она вернулась наконец домой, мог знать только один человек. Она распахнула дверь, и перед ней действительно возник он, со сковородой в руке.
— Я уверен, что вы сегодня не ужинали, Барбара, — сказал Ажар и протянул ей сковородку.
— Хадия мне сказала, что вы разбирали холодильник. Полагаю, это остатки еды, забытые и теперь вот найденные? Если ваши остатки похожи на мои, то я буду рисковать жизнью, соглашаясь отведать их.
Он улыбнулся.
— Я только что приготовил это. Плов, и я еще добавил туда курицу.
Он приподнял крышку. В полумраке она не могла разглядеть сковороды, но почувствовала аромат. Рот наполнился слюной. Часы, дни, недели прошли с тех пор, как она в последний раз нормально поела.
— Спасибо! — сказала она. — Взять у вас сковородку?
— Давайте я сам поставлю.
— Конечно.
Она открыла дверь шире, впуская его, но свет по-прежнему не включала. Только теперь ее любовь к темноте объяснялась не желанием заснуть поскорее, а вечным беспорядком в ее жилище. Ажар, как ей было хорошо известно, являлся ярым поборником чистоты. Барбара сомневалась, что широты его сердца хватит на то, чтобы не возненавидеть ее при виде захламленной квартиры.
Он прошел в кухню и поставил сковородку на плиту. Она ждала у входной двери, предполагая, что после этого он уйдет. Но он не ушел.
— Ваше дело закрыто, я слышал, — сказал он. — В новостях только об этом и говорят.
— Да, сегодня утром. Или ночью. Или где-то посредине. Я точно не знаю. В какой-то момент просто все кусочки сложились один к одному.
Он кивнул:
— Понятно.
Она ждала продолжения. Продолжения все не было. Молчание затягивалось. Наконец он нарушил тишину:
— Вы долго работали с ним вместе, да?
В его голосе было столько доброты… Внутренний голос послал предупреждение. Она сказала с притворной беспечностью: