Без единого выстрела
Шрифт:
— Он отказывается назвать себя, — немного смущенно ответила секретарша, верно расценив холодный тон шефа. — Засечь звонок невозможно, поскольку служба безопасности…
— Про то, что служба безопасности временно не функционирует, мне известно и без вас, — прервал ее Рогозин, бросив на Канаша злобный взгляд. — Но мне казалось, что я плачу вам как раз за то, чтобы меня не отвлекали от дел разные… гм… игнорамусы.
— Извините, Юрий Валерьевич, — прошелестела секретарша, — но он крайне настойчив. Утверждает, что звонит по интересующему вас делу.
«Какой-нибудь
— Ладно, — проворчал он в трубку. — Скажите ему, что я на месте, но предупредите, что разговаривать с ним я стану только после того, как узнаю, кто он и чего ему от меня надо.
Он снова покосился на Канаша, но тот с отсутствующим видом смотрел в сторону, казалось, целиком уйдя в разглядывание висевшей на стене репродукции какой-то абстрактной картины. Секретарша молчала с полминуты, потом в трубке снова щелкнуло, и до Рогозина донесся ее шелестящий голос.
— Он отказывается назвать себя, — сообщила секретарша, — но просил передать, что звонит по поручению Анны Свешниковой.
— Какой еще Свешниковой? — недовольно спросил Рогозин и по инерции добавил:
— Впервые слышу…
Потом он снова услышал сухой отчетливый щелчок — на этот раз не в телефонной трубке, а в собственной голове, — и прошлое вихрем налетело на него, как выскочивший из-за угла маньяк с топором в руке. Сжимая трубку внезапно онемевшими пальцами, он быстро прикинул, сколько прошло времени. Одиннадцать лет…
Баланде, помнится, дали двенадцать… Неужели сбежал? Впрочем, существуют ведь всякие амнистии и условно-досрочные освобождения… Вот только какой идиот додумался выпустить эту сволочь досрочно? Черт бы его побрал! Надо же было додуматься до такого изуверства; он, видите ли, звонит по поручению Анны Свешниковой! Вот уж, действительно, звонок с того света! И это как раз тогда, когда Канаш и его мордовороты связаны по рукам и ногам… Будто нарочно, ей-богу…
— Инга, — сказал он сквозь зубы, до звона в ушах стискивая челюсти, чтобы не дрожал голос. — Послушайте, Инга… Он еще на проводе? Да, соедините, пожалуйста. Надо узнать, чего он хочет. Это важный звонок, спасибо, что дали мне знать.
Он опять посмотрел на Канаша и увидел, что тот больше не разглядывает висящую на стенке мазню. Теперь Канаш смотрел на него в упор, и взгляд у него был внимательный и сосредоточенный, поскольку начальник службы безопасности «Эры» обладал воистину фантастическим чутьем на нештатные ситуации. Рогозин кивнул ему, и Канаш подобрался, как перед прыжком, сев на самый краешек кресла и даже слегка подавшись вперед.
В трубке опять щелкнуло, и Рогозин услышал голос, который в первое мгновение показался ему совершенно незнакомым. Потом Юрий Валерьевич узнал его. Хрипловатый, раз и навсегда простуженный, севший на ветру, осипший от чифиря и махорки, этот грубый чужой голос сохранил знакомые интонации, так что ошибки быть не могло: звонил Баландин собственной персоной — тот самый Баландин, о котором Рогозин не вспоминал уже много
— Здравствуй, друг, — сказал Баландин. — А ты, я вижу, времени даром не терял. Человеком стал, секретаршу заимел… Не уступишь ее мне на пару часиков?
Судя по голосу, она у тебя очень даже ничего, а я, сам понимаешь, стосковался по женской ласке. Да и должок за тобой числится, если ты еще не забыл.
— Какой еще должок? — не отвечая на приветствие, огрызнулся Рогозин. Судя по тому, как начался разговор, Баландин действительно намеревался предъявить ему счет за все эти одиннадцать лет и отнюдь не собирался при этом церемониться.
— Ты что, в натуре, хочешь, чтобы я обсуждал это по телефону? — насмешливо спросил Баландин. — Я-то могу, но как бы твоя секретутка после этого не начала от тебя шарахаться. Скажи мне лучше, ты научился с бабами договариваться или до сих пор мокроту разводишь каждый раз, когда тебе трахнуться охота?
— Не понимаю, о чем ты, — процедил Рогозин. — Что тебе нужно?
— Того, что мне на самом деле нужно, мне никто не даст, — ответил Баландин. — Но ты, как старый друг, кое-что можешь для меня сделать.
— Деньги? — спросил Рогозин.
— И деньги тоже. Надо бы встретиться! Закончив разговор, Рогозин некоторое время сидел с опущенной головой, давая мышцам лица отойти, отмякнуть и вернуться на свои места. Потом он поднял голову и посмотрел на Канаша.
— Вот так, Валерьяныч, — сказал он. — Человек предполагает, а потом приходит какая-нибудь сволочь и начинает, понимаешь ли, располагать по собственному усмотрению… И нет, черт подери, никакого способа ей в этом помешать.
— Совсем никакого? — спросил понятливый Канаш.
— Н-ну-у, — протянул Рогозин, — один-то способ остается при любых обстоятельствах…
Канаш кивнул и сел еще прямее, хотя это и казалось невозможным.
— Я вас слушаю, Юрий Валерьевич, — с готовностью сказал он.
Глава 5
Чек открыл глаза примерно в то же время, когда полковник Мещеряков в разговоре с Илларионом Забродовым обозвал его (Чека, разумеется, а не Забродова) мелким сукиным сыном. Конечно, разбудил Чека вовсе не этот нелестный отзыв, а сильный запах табачного дыма.
Чувствуя себя невыспавшимся и разбитым, Чек открыл глаза и обвел комнату мутным взглядом. Сквозь щель между портьерами в помещение проникал солнечный луч Судя по тому, под каким углом он упирался в замусоренный паркет, полдень давно миновал. Забытый «пентюх» урчал на столе, по темному экрану монитора плыли звезды заставки. Разбудивший Чека табачный дым плоскими завитками клубился в солнечном луче, под потолком с громким жужжанием моталась одинокая муха, а в любимом вращающемся кресле Чека сидел одетый в строгий деловой костюм манекен с лицом, словно вырубленным из куска твердой древесины при помощи грубого каменного топора.