Без грифа «Секретно». Записки военного прокурора

Викторов Борис Алексеевич

3) предоставить право ОГПУ рассматривать во внесудебном порядке вплоть до применения высшей меры наказания и опубликования в печати, дела по диверсии, поджогам, пожарам, взрывам, порче машинных установок как со злым умыслом, также без умысла [127] .

Познакомившись с этим указанием в 1955 году, мы не могли не обратить внимание, насколько оно противоречило установленному в законе понятию «контрреволюционного государственного преступления».

Например, приравнять «халатность» и «небрежность», хотя и с тяжкими последствиями, к числу государственных преступлений.

127

Этот приказ

был издан во время фактического руководства ОГПУ Ягодой ввиду болезни Менжинского и, надо полагать, с одобрения Сталина.

Высшую меру наказания применять независимо от того, совершены ли действия со злым умыслом или без умысла.

Тогда же появились по существу такого же содержания и рекомендации, ориентирующие судебно-прокурорские органы на упрощенное понимание составов контрреволюционных преступлений.

XVIII Пленум Верховного Суда СССР 2 января 1928 г. принял руководящее постановление «О прямом и косвенном умысле при контрреволюционном преступлении».

В нем говорилось: «В целях устранения возможности неправильного истолкования в судебной практике ст. ст. 1, 2, 3, 7 и 9 Положения о государственных преступлениях XVIII Пленум Верховного Суда СССР в соответствии со ст. 6 Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик разъясняет, что под контрреволюционными действиями следует понимать:

а) действия, упомянутые в указанных статьях, в том случае, когда совершивший их действовал с прямо поставленной контрреволюционной целью, т. е. предвидел общественно опасный характер последствий своих действий и желал этих последствий;

б) те же действия, когда совершивший их, хотя и не ставил прямо контрреволюционной цели (курсив мой. — Б. В.), однако сознательно допускал их наступление или должен был предвидеть общественно опасный характер последствий своих действий [128] .

128

Сборник постановлений, разъяснений и директив Верховного Суда СССР. М., 1935. С. 100.

Такая трактовка умысла в Перечисленных в постановлении Пленума Верховного Суда СССР контрреволюционных преступлениях, в частности во вредительстве и диверсии, ориентировала судебную практику на возможность привлечения за эти преступления и при недоказанности того, что виновные действовали с контрреволюционной целью [129] . В последующем появилось немало ошибок, когда обвинение в столь тяжких контрреволюционных преступлениях и суровая кара обрушивались на людей, хотя и виновных, но в другом преступлении — должностном или в ином общеуголовном.

129

К таким выводам приходили многие советские юристы, занимавшиеся исследованием проблем уголовного права (Познышев С. В. Очерк основных начал науки уголовного права. Особенная часть. М., 1928 и др.).

Как же выглядело «спецеедство» в 20—30-х годах?..

Некоторые историки справедливо подмечают, что в речах, статьях и заявлениях Сталина этого периода можно найти немало слов, призывающих всемерно заботиться о старой «буржуазной» интеллигенции, а на самом деле его слова расходились с делом.

Возьмем «Шахтинский процесс», организованный с одобрения Сталина над вредителями в угольной промышленности.

Нам не удалось до конца довести проверку этого дела. Было сказано коротко и ясно: «Не пересматривать же «Краткий курс истории КПСС»!»

При ознакомлении лишь с некоторыми материалами и стенограммой судебного процесса у нас тогда сложилось о нем определенное мнение. Прежде всего это не был судебный процесс над абсолютно ни в чем не повинными специалистами. 17 подсудимых признали свою вину в предъявленных обвинениях и подробно

изложили, что каждый из них сделал преступного. Еще десять подсудимых признали свою виновность частично, отрицая преднамеренность и вредительский характер своих действий.

Что же показалось нам достоверным?

Ряд специалистов старой школы не скрывали и открыто высказывали свое отрицательное отношение к политике КПСС в области темпов и методов осуществления индустриализации. На шахтах и предприятиях нарушался технологический процесс производства и правила техники безопасности, что вело к авариям, снижению добычи угля и т. д.

Специалисты подтверждали связи с бывшими хозяевами шахт и предприятий Донбасса, эмигрировавшими за границу, получение от них денежных переводов, однако отрицали, что это было платой за вредительство или за передачу шпионских сведений.

Вместе с тем 23 подсудимых виновными себя в суде не признали. Многие из них заявили о необъективном ведении следствия и об оговоре. Подсудимый Ржепецкий, например, сказал: «Ужас как в одиночной камере, так и здесь преследует меня. Я не знаю, чем себя оправдать». Подсудимый Асевич утверждал: «Я подписал признание по принуждению. Давно нахожусь в „невменяемом состоянии"» и т. д.

Какой-либо проверки этих заявлений подсудимых сделано не было.

Между тем при дальнейшем ознакомлении с некоторыми материалами дела наши сомнения в объективности следствия возрастали. В обвинительном заключении, подписанном Н. В. Крыленко, руководившим следствием (заметим, он же поддерживал и обвинение в суде), утверждалось, что еще в 1922–1923 годы «некоторые буржуазные специалисты создали контрреволюционную вредительскую организацию в Шахтинском районе, которая была тесно связана с бывшими собственниками угольных предприятий Донбасса… Начиная приблизительно с 1924 года эта контрреволюционная организация широко развернула свою преступную деятельность. Причем с 1925 года она действовала под непосредственным руководством так называемого «Парижского центра»… Объектом вредительства было избрано новое строительство в Донбассе. Вредители затопляли шахты, ухудшали условия труда рабочих Донбасса, чтобы вызвать широкое недовольство последних. Ставка была сделана на срыв всей производственной работы Донбасса, что катастрофически должно было отразиться на экономическом положении и обороноспособности страны».

Если это так, то возникают вопросы: «Где все эти шесть лет было ГПУ и почему вовремя не пресекло вредительские действия?» Соответствующий опыт у ГПУ был: достаточно сослаться на пресечение в 20-х годах контрреволюционной вредительской деятельности монархистов (известная операция «Трест»).

Стало быть, позволили оформиться крупной контрреволюционной организации из специалистов старой школы, довели ее численность до десятков человек… В Москве, в Колонном зале Дома Союзов, состоялся широко разрекламированный судебный процесс над 53 вредителями — специалистами старой буржуазной школы.

Невольно создается впечатление: такой судебный процесс был нужен, тем более что целая группа арестованных была подготовлена дать показания, разоблачающие как их самих, так и товарищей по работе.

На сомнительную «искренность покаяния» обратили внимание суда защитники ряда подсудимых — известные адвокаты Московской губернской коллегии Малянтович А. П. [130] , Долматовский А. М. и др. (всего в процессе участвовали 16 адвокатов). В своих выступлениях они отметили, что эти «покаяния» и «оговор других» со стороны подсудимых Березовского Н. Н., Казаринова А. И., Матова Ю. Н., Братановского С. П., Шаблуна Г. А., Бояршинова Н. П. появились в деле после длительного пребывания под следствием в ГПУ и содержания их под стражей, в одиночных камерах.

130

А. П. Малянтович входил в состав Временного правительства. Был арестован, но амнистирован, поскольку много раз защищал в царских судах большевиков. Продолжал работать адвокатом до 1937 года, затем был расстрелян по сфальсифицированному делу и реабилитирован.