Без грифа «Секретно». Записки военного прокурора
Шрифт:
Все подсудимые, как сообщала печать, признали в суде себя виновными в предъявленных обвинениях. Пятеро из перечисленных подсудимых были приговорены к высшей мере наказания— расстрелу, а последние трое — к 10 годам лишения свободы. Приговор о расстреле не был приведен в исполнение, его заменили лишением свободы на 10 лет.
Поручение проверить обоснованность вынесенного по этому делу приговора мы так и не получили, хотя для этого были основания: во-первых, к нам обратились с просьбой заинтересованные лица, во-вторых, подсудимые обвинялись в шпионаже, что отнесено к военной юрисдикции.
Наряду с тем, что судебный процесс над «Промпартией»
Ознакомиться с материалами дела нас побудила резолютивная часть обвинительного заключения, где было сказано, в чем выражалась противогосударственная деятельность ЦК «Промпартии»:
в военной работе направлялась на дезорганизацию Красной Армии и подготовку изменнических действий со стороны отдельных частей и командного состава — в тех же целях облегчения интервенции»;
«в диверсионной работе, направленной специально на разрушение производительных сил советской промышленности и тыла Красной Армии уже непосредственно в момент интервенции».
Какими же достоверными материалами были обоснованы эти пункты обвинения? Кто из военнослужащих был или мог быть связан с контрреволюционной «Промпартией» и впоследствии был разоблачен? Пересматривая дела, мы убедились, что никаких материалов по указанным пунктам обвинения в деле нет. Есть лишь неконкретные показания общего характера Л. К. Рамзина и некоторых других подсудимых.
Мы не ставили перед собой задачи глубоко проанализировать фактическую и юридическую аргументированность заключительных документов данного судебного процесса — речь государственного обвинителя Н. В. Крыленко и Приговор Специального судебного присутствия Верховного Суда Союза ССР.
Однако на некоторые фрагменты этих документов обратили внимание. Например, на первые слова, произнесенные Н. В. Крыленко: «Начало настоящего судебного процесса было ознаменовано миллионным выступлением рабочего класса на улицах с протестом против действий лиц, сидящих на скамье подсудимых».
Еще не было судебного рассмотрения доказательств, не были выслушаны объяснения подсудимых, а пресса и соответствующий аппарат, подобно тому, что наблюдалось перед «шахтинским процессом», уже предопределили виновность подсудимых. Эта порочная практика создания преждевременно определенного общественного мнения сослужила пагубную роль и в последующие годы при проведении других, таких же «громких» судебных процессов.
Сопоставляя два судебных процесса — над «шахтинскими вредителями» и «вредителями из «Промпартии», Н. В. Крыленко пришел к выводу: «Если на шахтинском процессе скамью подсудимых занимали специалисты-производственники одной только отрасли промышленности — каменноугольной, то контрреволюционная организация «Промпартия» включала лиц, занимавшихся вредительством во многих основных отраслях промышленности — в НКПС, в угольной, текстильной, нефтяной, золотодобывающей, металлургии, машиностроении, паровозостроении, станкостроении и др.
Следовательно, вредительство было во всем народном хозяйстве СССР. В таком выводе были все основания сомневаться. Но Крыленко не мог прийти к другим выводам — еще до процесса Сталин сказал, что вредители есть везде и всюду.
На этом были построены и такие суждения государственного обвинителя.
«Мы имеем за истекшие два
«Я думаю, — с определенным пафосом заявил Крыленко, — что не ошибусь, если охарактеризую это положение как консолидацию, объединение всех контрреволюционных сил для того, чтобы вооруженной рукой добиться своей основной цели — уничтожения Советского Союза».
Он утверждал, что если на «шахтинском процессе» были установлены связи вредителей только с отдельными промышленниками, то на настоящем — с правящими кругами Франции во главе с Пуанкаре…
Пуанкаре заявил протест и трижды выступал в печати с отрицанием какой-либо причастности к делу «Промпартии». Аналогично поступили все названные на процессе иностранные промышленники и бывшие российские собственники, находящиеся в эмиграции.
Крыленко не оставил все это без внимания. Он отметил в своей речи, что буржуазной прессе свойственно освещать события в нашей стране необъективно, сопровождать их подозрениями, клеветой, измышлениями и ложью. О выступлении Пуанкаре и других заграничных пособников нашим вредителям он заявил, что «все это голое отрицание. Иначе они не могут». И в целом сделал такое резюме: «Зашумела, зашевелилась эта клика, зашипели змеиные гнезда этих гадов».
В основном наша общественность была удовлетворена этой отповедью. Враждебная настроенность против СССР правящей буржуазии Франции и ряда других капиталистических государств не вызывала сомнений. Даже во французском парламенте тогда открыто раздавались призывы некоторых депутатов «взять СССР в окружение, уничтожить Коминтерн».
И все же нас интересовало, на каких доказательствах были основаны все обвинения как против подсудимых, так и тех, кто их подстрекал к преступлениям, им помогал?
Обойти данный вопрос, оказалось, не мог и Н. В. Крыленко. Он ответил так: «Одним из вопросов, или, вернее, методов опорочивания настоящего процесса, является лицемерное выражение недоумения по поводу того, что же это за процесс, в котором подсудимые все сознаются…
Об объективных уликах я еще буду говорить. Но какие вообще могут быть улики в таком процессе? Лучшей уликой при всех обстоятельствах считаю сознание подсудимых» (курсив мой. — Б. В.).
Далее шли такие пояснения прокурора:
«Документы уничтожались. В период налаженной организационной связи документы не сохраняются. Люди? Свидетели? Желать, чтобы пришли и рассказали о своей вредительской организации, находясь на свободе? Чтобы они пришли к нам и как бы со стороны рассказали обо всем — мы же не идиоты, чтобы оставить таких людей на свободе».
В процессе фигурировали и «объективные доказательства». Что это такое?.. Из архива Госплана были извлечены стенограммы выступлений подсудимого Калинникова И. А., бывшего заместителя Председателя производственного сектора Госплана (одно из выступлений на заседании президиума Госплана 29 декабря 1927 г., второе — при обсуждении контрольных цифр промышленности предстоящей пятилетки и третье — при обсуждении хода пятилетки 5 февраля 1929 г.).