Без грифа «Секретно». Записки военного прокурора
Шрифт:
Тогда меня стали бить. Пробовал протестовать…
Не расставаясь мысленно и сердцем с Николаем Ивановичем, я заявил, ссылаясь на его же указания, что бить надо также умеючи, на что Яролянц цинично ответил:
«Это тебе не Москва, мы тебя убьем, если не дашь показания».
Невозможно передать, что со мной в то время происходило. Я был скорее похож на затравленное животное, чем на замученного человека. Мне самому приходилось в Лефортовской (и не только там) бить врагов партии и Советской власти, но у меня никогда не было представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах. Правда, мы не били так зверски, к тому же допрашивали и били по необходимости, и то — действительных врагов (не считая несколько отдельных случаев, когда мы арестовывали ошибочно,
Можно смело сказать, что при таких изобличениях волевые качества человека, как бы они ни были велики, не могут служить иммунитетом от физического бессилия, за исключением, может быть, отдельных редких экземпляров людей» [178] .
Руководили следователями НКВД Ежов и Фриновский. Оба они, как известно, тоже были арестованы в 1938 году и осуждены. Приведем некоторые из показаний, которые они давали:
«Фриновский: Ежов требовал от меня подбирать таких следователей, которые были бы или полностью связаны с нами, или за которыми были бы какие-либо грехи, и они знали, что эти грехи за ними есть, а на основе этих грехов полностью держать их в руках… По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали сами следователи, а не подследственные. Знало ли руководство Наркомата, т. е. я и Ежов? Знали и поощряли. Как реагировали? Я, честно, никак, а Ежов даже это поощрял»…
178
См. архивно-следственное дело Ушакова-Ушимирского 3. М.// Т. 2. С. 185–187.
Ежов, не опровергая этих показаний, объяснил:
«Порядок рассмотрения дел был до крайности упрощен. Он был проще и в этом смысле даже бесконтрольнее, чем по обычным уголовным делам… Прокуратура СССР не могла, конечно, не замечать всех этих извращений. Поведение Прокуратуры СССР, в частности Прокурора СССР Вышинского, я объясняю той же боязнью поссориться с НКВД и показать себя не менее «революционным» в смысле проведения репрессий. Только этими причинами я могу объяснить фактическое отсутствие какого бы то ни было прокурорского надзора за этими делами и отсутствие протестов на действия НКВД в правительство»…
Ссылаясь на бездеятельность Прокуратуры СССР и Вышинского, Ежов рассчитывал на смягчение своей участи. Что касается «боязни НКВД», то ее насаждал не кто другой, как сам Ежов. Все старались быть угодными Сталину: и Вышинский, и Ульрих действовали так не из-за боязни Ежова. Им покровительствовал сам Сталин.
Еще на XIV съезде ВКП(б) Сталин хитроумно заметил о невозможности построить социализм в «белых перчатках» [179] .
Уже при Ягоде имели место факты принуждения арестованных к признанию вины путем физического воздействия на них, о чем знал Сталин [180] .
179
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 340.
180
См. приведенные факты при проверке дела на заместителя наркома земледелия Маркевича и других.
Особенно широко физическое насилие стало применяться в НКВД при Ежове (известно изречение «ежовые рукавицы»).
Сталин так разъяснял «санкцию» на избиение неподатливых арестованных: «Известно, что все буржуазные разведки применяют методы физического воздействия против представителей социалистического пролетариата и притом применяют эти методы в самой отвратительной форме. Возникает вопрос, почему социалистические органы государственной безопасности должны быть более гуманны
181
О таком содержании указаний Сталина дали показания Ежов, Фриновский и др.
Эта санкция ограждала следователей-авантюристов и садистов от какой-либо ответственности за глумление над людьми, запросто объявленными «бешеными агентами буржуазии, заклятыми врагами» и лишенными всякой возможности на защиту [182] .
Каким был суд! Перед нами стенограмма протокола заседания Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР, состоявшегося 11 июня 1937 г. Председательствовал армвоенюрист В. В. Ульрих.
182
Только в 1989 году Верховный Совет СССР принял Закон о допуске адвоката с момента задержания лица, подозреваемого в совершении любого преступления и при расследовании его органами прокуратуры, КГБ и МВД, что ставит следователя под независимый контроль, а арестованному дает возможность квалифицированно защищаться.
Подсудимым разъяснили: дело слушается в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 г. Это означало, что участие защитника в судебном процессе исключается, приговор окончательный и обжалованию не подлежит…
Стенограмма содержала всего несколько страниц, свидетельствовавших о примитивности разбирательства со столь тяжкими и многочисленными обвинениями. Да и тот факт, что «процесс» длился один день, говорил сам за себя. Пересказывать все содержание стенограммы нет необходимости. Чтобы лучше представить себе, какие показания давали подсудимые по тому или иному пункту обвинения, мы их сгруппировали. И вот что получилось.
Тухачевский прежде всего заявил: «У меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к Отечеству, которое с гражданской войны защищал… Что касается встреч, бесед с представителями немецкого генерального штаба, их военного атташата в СССР, то они носили официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. До прихода Гитлера к власти наши отношения с Германией были взаимно заинтересованные».
Аналогичные показания об отношении к Родине дали Уборевич, Корк, Фельдман, Якир, Путна. Якир сообщил, что учился в 1929 году в академии генерального штаба Германии, читал там лекции о Красной Армии, а Корк некоторое время исполнял обязанности военного атташе в Германии.
Выясняется и такой вопрос: разделяли ли подсудимые взгляды лидеров троцкизма, правых оппортунистов, их платформы? На этот вопрос Тухачевский ответил: «Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого, точно так же выступал против правых».
Путна не отрицал «Наличие связей» со Смирновым, Фельдманом, Пятаковым. Характер этих связей не выяснялся.
Было выдвинуто и другое тяжкое обвинение — вредительство с целью ослабления мощи Красной Армии. Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич разъяснили, что строительство военных объектов, реконструкция желдорузлов, формирование воздушно-десантных частей и т. д. действительно шло медленно. Были недостатки и упущения в боевой подготовке войск. Тухачевский пояснил: «Если бы немного поднажали и дополнительные средства нам дали, наше положение чрезвычайно сильно выиграло бы».