Без маски
Шрифт:
И вздыхал, и рыдал горький душою Иеремия, восклицая: "Отцы наши грешили: их уже нет, а мы несем наказание за беззакония их..."
...Не помню, о чем еще я говорил с ними, впиваясь глазами в строгое бледное лицо Кости Рябчуна... того, кто недавно был Костей Рябчуном. Я просто не мог до конца осознать черное безумие, затопившее подземелье. "В больницу, к врачам!
– помнится, кричал я.
–
– Она схлынет не скоро, мы ЗНАЕМ. Она схлынет - без нас. Если схлынет... Возможно, - шептали они, - миру суждено захлебнуться в собственных помоях. Знайте, фантаст: никакие пришельцы не помогут и не в силах помочь. Раньше все зависело от людей, все всегда зависело от людей, а теперь и от них не зависит. Волна уже пошла..."
Они были рассудительны и серьезны, смертельные лучи Горькой Звезды сделали их мудрее нас - и увели от людей, поставили вне пределов понятия "род человеческий", и обрекли на быстрое исчезновение. Кто следующий? Сколько еще их будет, вот таких, кто почувствует страшное нечто завтра... через день... два - и придет сюда, в эти подвалы, откликаясь на зов? Чтобы остаться там навсегда...
И - никаких надежд... Слепая, сотворенная взрослыми Горькая Звезда была беспощадной.
Что делать? А что, что здесь можно было сделать? Что можно сделать ТЕПЕРЬ, когда уже поздно? Волна пошла... И можно ли что-то сделать вообще?
Да, они пришли сюда умирать, потому что обрели способность узнать свое будущее, и они умирали в темноте... У стены, на которую падал свет фонарика, лежала лопата, лежала на рыхлой земле. Чья очередь следующая? Этой девчушки с отрешенным лицом?.. Этого паренька с закрытыми глазами?.. Школьника Кости, моего соседа?..
"Вам надо вернуться, - бормотал я.
– Мы спасем, надо надеяться на лучшее..."
Бледные лица - словно отражение в зеркале, висящем в темной комнате. Немигающие глаза - словно окна в доме, где погасили свет, уходя навсегда.
– Мы спасем!
– крикнул я в отчаянии, но крик тут
Бледные лица словно окаменели.
– Спасем, - повторил я, обводя взглядом ушедших из человеческого мира.
Лучами Горькой Звезды Полынь сожжена была маска...
Вокруг застыли бледные пятна... бывших лиц...
...Вот такое грезилось мне осенними долгими вечерами, когда шелестел на улице дождь, и сигаретный дым стелился над письменным столом, и пепел падал на белые листы. Я писал - для себя. И рассказ о капитане Белове я тоже писал для себя. Эта тема просто рвалась из меня. И теперь, когда поставлена последняя точка, можно убрать рукопись в письменный стол. Навсегда убрать в письменный стол. Чтобы не сглазить, не накликать беду. И к тому же вокруг и так достаточно пессимизма и угрюмых пророчеств. Не стоит вносить свою лепту.
Я не мог не написать о Горькой Звезде Полынь. Эта тема просто задушила бы меня. А теперь можно перевести дух.
И пусть простят меня милые соседи Рябчуны за то, что втянул я их в свою мрачную фантазию, пусть ничего не узнает об этой повести долговязый подросток Костя. И какие такие подземелья могут быть в недрах наших железобетонных коробок?
Тема, наконец, отпустила меня. Можно взять картонную папку с тесемками, сложить в нее все написанное - вот так - завязать и убрать в ящик стола. Вот так... Ну, может быть, прочитать кое-что Наташе. И нашей компании - их-то я не выдумал.
Все. Первый час ночи. Зайти на кухню, хлебнуть чайку - и на боковую, ничего больше не перечитывая и не исправляя. Утром намечается очередной редакционный Великий Хурал и надо пораньше встать и помыслить о перспективах.
Все перелилось в слова, воплотилось в образы - и отошло, отгорело, застыло. Будем жить дальше.
Только отошло ли?
Коротко и встревоженно звякнул звонок в прихожей. За дверью зареванная Марина Рябчун, за ее спиной хмурый Борис.
– Костя пропал... Ни записки, нич-чего-о!..
Чашка выпала из моих рук. В комнате кто-то невидимый, железный копался в папке, с шорохом листая страницы.
Неужели и я обрел способность видеть будущее? Неужели и я - тоже?..