«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
— Всего тридцать тысяч, ваше величество.
— Тридцать?! — вскинул Пётр брови в удивлении. — И всё это были шведы?
— Нет, шведов было девятнадцать, а остальные волохи и запорожцы.
Царь хитро прищурился, взглянул на Шереметева, потом на Репнина.
— Ну так что скажете, Борис Петрович? Аникита Иванович? Числом бить надо али умением? Ну?
— Умением, батюшко, умением, — добродушно махнул рукой фельдмаршал. — Твоя взяла, государь.
Репнин выразительно пожал плечами, мол, я как и фельдмаршал.
— Это
— Как? — удивился Реншильд.
— Не может быть! — воскликнул Пипер. — У вас же около сорока тысяч войска.
— Верно. Сорок. Но в бой я пустил только десять. Фельдмаршал Шереметев и генерал Репнин тому свидетели. Именно они возражали против этого. А вот теперь я предлагаю тост за тех, кто дрался. Дрались достойно и победили достойных.
Шведам ничего не оставалось, как выпить за тех, кто побил их, лишив не только должностей и званий, но надолго и родины, для многих навсегда.
После торжественного обеда, отправив пленных в Семёновский лагерь за караул, наказав содержать их по достоинству их рангов и званий, Пётр сел за письма — Апраксину, сыну Алексею, Ромодановскому, Кикину.
Счастье переполняло его сердце, и он хотел поделиться им с самыми близкими и дорогими людьми.
Уже в темноте ему доложили о трофеях и пленных.
— В плен взято две тысячи восемьсот шестьдесят четыре человека, окромя этого три тысячи подвод с амуницией, в штабе короля взята казна с двумя миллионами золотых саксонских ефимков.
— Ай, славно, — не удержался Пётр от радостного восклицания. — Деньги нам зело нужны. Сколько побито шведов?
— Девять тысяч триста, государь. Это только на поле. Но их много посечено по лесам, тех не считали.
— Наши потери?
— У нас убитыми тысяча триста сорок пять человек, государь.
— Неужто! — ахнул царь. — Это, выходит, едва ль не в семь раз менее шведов.
— Выходит, государь.
Он вскочил, заходил взад-вперёд по шатру, потирая в нетерпении руки, так хотелось, чтоб кто-то был рядом, чтоб с кем-то поделиться: «Побил шведов, потеряв в семь раз менее их».
Вспомнил о Меншикове, присев к столу, быстро написал о результатах победы, отправил посыльного догнать и передать ему записку. Пусть порадуется, а порадуясь, сам захочет чем-то царя удивить. И удивит. Данилыч обязательно удивит чем-нито. Вот бы короля предоставил, вот бы порадовал.
— Государь, прибыл полковник Келин.
— Келин?! — встрепенулся царь. — Давай его сюда.
Келин вошёл, стукнул стоптанными каблуками, готовясь рапортовать, но Пётр шагнул к нему, сграбастал, тонкого, лёгкого, прижал к груди. Потом поцеловал трижды.
Царь расчувствовался, глаза у него заблестели, полез за платком сморкаться.
— Дорогой Алексей Степанович, чем наградить тебя, не знаю.
— Награди
— Вступлю, Алексей Степанович. Утром же вступлю.
— И ещё вот. — Келин протянул царю бумажку.
— Что это?
— Здесь, государь, мой счёт точный гарнизону Полтавы. Вот вверху цифра — это я имел солдат на начало осады, а далее 2600 — это столько я вооружил горожан, цифра 900 — это сикурс Головина. Слава Богу, сказывают, жив он, из плена выручили.
— А эти цифры, значит, уже сегодняшние?
— Так точно, государь. Сейчас у меня под ружьём 4944 человека, ранено 1195 — они лечатся. За время осады было убито наших 1634 человека. Это считая и неоружных горожан.
— А сколько ж вы шведов положили?
— Около пяти тысяч, государь.
— Сколько пороха осталось?
— Полторы бочки, ваше величество.
— Так это ж на один штурм, — удивился Пётр.
— Верно, государь, если на небольшой. А на большой бочки две, не менее, надо.
— А картечь? Ядра есть?
— Что ты, государь. Уж месяц без них маемся. Все камни, цепи, железки и топоры популяли.
— Ай, молодцы, — засмеялся Пётр. — Ай, умники!
И ласково потрепал Келина по плечу.
— Выхудал ты, Алексей Степанович. Краше в гроб кладут. Теперь велю тебе отъедаться за государев счёт. Будешь? А?
— Спасибо, государь. Тебе служу, с твоего и живу. Спасибо.
40
Бегство Карла
Когда король в потоке бегущего своего войска оказался в поле действия злосчастных редутов, которыми утром так и не смог овладеть, оттуда началась стрельба. И вскоре под Карлом рухнул убитый конь. Сам король, перевернувшись через его голову, растянулся на земле. Это было унизительное и ужасное для него положение. Он — монарх самой сильной державы — лежал, как червяк, на земле, не имея силы даже встать на ноги, а его непобедимое воинство бежало мимо него топочущим, обезумевшим от страха стадом.
Но нашлись помнившие о своём долге и в этих ужасных обстоятельствах, и среди них генерал-квартирмейстер Гилленкрок. По его команде несколько гвардейцев подхватили короля и понесли, потом сунули его в закрытую коляску. Это была коляска первого министра графа Пипера, прошедшая уже немалый путь. На ней и помчался король всё дальше и дальше от страшного места.
Рядом с коляской скакал Гилленкрок. Присутствие его несколько успокаивало, но и раздражало короля. Успокаивало то, что около был человек знакомый и преданный, а раздражало любопытство.