«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
— Начало положено, — послал к королю посыльного Шлиппенбах. — Два редута наши.
Это был единственный победоносный доклад королю в этом сражении. Да и то «побеждены» были два строящихся редута, не имевшие ещё даже артиллерии.
Зато следующие редуты (два продольных к полю и шесть поперечных) встретили врага таким артиллерийским огнём, что шведы попятились.
Как только пушки умолкли, из-за редутов вынеслась конница светлейшего под его личной командой. Шведы пустили свою кавалерию. В ход пошли палаши; их
Почувствовав, что шведы вот-вот побегут, Меншиков послал к Петру посыльного:
— Проси у государя пехоту, мы их погоним.
В это время царь и фельдмаршал были заняты выводом из лагеря полков и расстановкой их в ретраншементе согласно выработанной диспозиции.
— Пехота? Для чего она ему? — спросил Пётр посыльного.
— Светлейший князь считает, что с помощью пехоты он сможет погнать шведа.
— Эк его взгорячило, — крикнул царь и приказал: — Передай светлейшему приказ немедленно отходить и не тратить попусту людей.
Посыльный нашёл светлейшего на поле боя возле только что убитого коня. Один из адъютантов уступил ему своего. Меншиков, потирая ушибленную при падении коленку, спросил:
— Ну что государь?
— Государь приказал вашей светлости отходить за редуты.
— A-а, — изморщился Меншиков и, вскочив на коня, крикнул посыльному: — Скачи назад и скажи, что я с ними столь близок, что не могу загривка показывать, понеже побит буду.
Выслушав доклад посыльного об отказе светлейшего исполнить приказ, Пётр выругался по-немецки:
— Доннер ветер! Думкопф! — И вызвал к себе генерал-адъютанта: — Скачи к светлейшему со строжайшим моим предписанием отходить немедленно за редуты. Мы не можем открыть огня по шведам, пока он не оставит им поле. Слышь, не-мед-лен-но. Не отойдёт, отдам под суд.
Генерал-адъютант прискакал на поле боя, которое уже осветили косые лучи восходящего за лесом солнца. Он попал в короткую передышку, когда противники откатились друг от друга и лишь перестреливались, накапливая силы к очередной сшибке.
Ярко-белый кафтан светлейшего был далеко виден не только для своих, но и для шведских стрелков. Когда генерал-адъютант, подскакав к Меншикову, стал передавать ему приказ царя, пуля ударила в голову коню светлейшего. Тот в предсмертном порыве встал на дыбки и рухнул на землю.
Меншиков привычным движением сбросил стремена, и, когда конь упал, седок тут же встал на ноги.
— Не везёт нынче. Уж второго мне порешили шведы.
Адъютанты подали светлейшему другого коня, он не мешкая взлетел в седло. И в это время с царского генерал-адъютанта сшибло пулей шляпу.
— О-о, — улыбнулся светлейший, — и ты им по вкусу пришёлся, братец. Скачи-ка скорее к государю и скажи-де, приказ будет исполнен с таким поспешанием, дабы шведу сие конфузней
Генерал-адъютанту подали его пробитую пулей шляпу, и он ускакал.
Меншиков велел передать по своей кавалерии, что сразу по его сигналу — выхваченной и взнятой над головой шпагой — все вместе вдруг поворачиваются назад и скачут во весь опор за редуты, дабы как можно скорей дать простор своей артиллерии.
Как и рассчитывал Меншиков, внезапный и быстрый уход русской кавалерии с поля боя Шлиппенбах и Роос восприняли как отступление и бросились вдогонку.
Но едва кавалерия Меншикова покинула поле, как грянули пушки и ружья изо всех восьми редутов. Первые ряды конников рухнули на землю, но ржание и крики их перекрывал непрекращающийся рёв артиллерийской канонады. Картечь и ружейная пальба буквально выкашивали шведские построения.
Шлиппенбах был ранен картечью в голову. Кавалерия его, остановленная смертоносным огнём русских, смешалась, рассеялась по полю, ища спасения от визжащей в воздухе картечи. Этим спасением показался шведам лес; остатки конницы Шлиппенбаха и пехоты Рооса кинулись туда.
Пётр, наблюдая за полем боя в подзорную трубу, уследил этот момент и приказал адъютанту:
— К светлейшему! Пусть немедля преследует шведов, отошедших в Яковецкий лес. И ищет над оными виктории. Боур пусть уходит на правый фланг ретраншемента.
Лучшего поручения светлейший и сам не мог бы себе пожелать. Он тут же, привстав в стременах, вскричал, не скрывая радости: «За мной, орлы-ы!»
И поскакал к лесу, завивая сзади алым плащом, словно зовя им своих кавалеристов к солдатскому счастью.
Светлейший князь Римской империи Александр Данилович Меншиков был искренне счастлив именно в такие минуты, когда он скакал впереди своих конников, беззаветно ему преданных и любивших его. Состояние его души всегда передавалось его кавалеристам, и они обычно дрались с весёлой бесшабашностью, словно не со смертью играли, а бавились в бабки.
И теперь, ворвавшись в утренний лес, они с весёлыми криками носились по нему и рубили разбегавшихся шведов. Но в отличие от врага своего русские кавалеристы никогда не убивали человека, бросившего оружие и поднявшего вверх руки. Более того, великим грехом почитали срубить безоружного.
Поднял руки — пленный. Живи.
— Ваша светлость, ихний генерал.
К Меншикову подвели седого, довольно грузного офицера в генеральском мундире, с перевязанной головой.
— Вольмар Шлиппенбах, — представился он и, вынув шпагу, протянул её эфесом вперёд светлейшему. — Примите шпагу.
— О-о, — заулыбался Меншиков. — Вы не представляете, генерал, как я льстил себя надеждой когда-нибудь увидеть вас. Из уважения к вашему имени я оставляю шпагу вам. Вы отдадите её самому государю. Поверьте, он будет рад встрече не менее моего.