«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
— Позвольте, ваше величество, — заворочался Шереметев, — попросить вас от своего имени и всего генералитета, чтоб вы к баталии не приобщались, понеже сие не царское дело.
— Это верно, — сказал Брюс. — Вы, государь, есть голова всего государства, а голову всегда беречь надлежит.
— Пустое, господа генералы, — нахмурился Пётр. — Я полковник Преображенского полка и в силу звания своего беру себе первую дивизию. А приобщаться мне или не приобщаться — впредь прошу разговора не заводить. Всё.
Пётр несильно хлопнул ладонью по столу, как бы
— Борис Петрович, ты вёл переговоры с Реншильдом о дне баталии?
— Да, государь. Мы договорились начать оную утром двадцать девятого июня, как токмо взойдёт солнце.
— Ну что ж, три дня нам достанет закончить все редуты. Одно худо: удержится ли до сего дня Полтава.
— Даст Бог, выстоят, Пётр Алексеевич. Три месяца держались, а уж три дня как-нибудь сдюжат.
В горницу вошёл адъютант и, пробравшись к царю, положил перед ним на стол бумажку и что-то шепнул.
— Когда? — быстро спросил Пётр.
— Только что, — отвечал адъютант.
Пётр быстро прочёл написанное на бумажке, поднял глаза:
— Господа генералы, только что из гвардейского полка к неприятелю перебежал унтер-офицер.
— Кто? — подался вперёд всем корпусом Меншиков, знавший их всех много лет.
— Ройтман!
— Немец, — грохнул светлейший кулаком по столу. — Так я и знал.
— Этот унтер-гвардеец слишком много знает, — продолжал Пётр. — Теперь наши редуты будут у короля как на ладони. Что делать, Борис Петрович?
— А что сделаешь, Пётр Алексеевич, редуты поперечные выстроены. Осталось пушками да людьми усадить. Ещё не доделаны два продольных редута. И времени уж мало... Вот новобранный полк у нас...
— Стой, стой, Борис Петрович, ты верно заметить изволил. Изменник наверняка направит короля с главным ударом на новобранцев. А посему распорядись немедленно отобрать у новобранцев их серую форму и одеть в неё Новгородский полк. Этот полк зело стоек, и Карлус на нём себе шею своротит.
Фельдмаршал и генералы стали выходить из горницы, задержался, как всегда, светлейший. Когда остались они вдвоём, царь с укором заметил:
— Ты б, Данилыч, поменьше немцев срамотил. А то неловко перед Брюсом, Гольцем да Аллартом. Изменники во всякой нации есть. Эвон Мазепу возьми, однако ж мы не кричим, что малороссияне все предатели. Не они ли Полтаву защищают, живота не жалея.
— Так ведь, мин херц, от самого Гродна как перебежчик, так немчин.
— Что делать, Алексаша, Россия для них не родина. Но вот унтера-гвардейца, убей, понять не могу. Неужто он и впрямь думает, что мы слабее Карла?
— Думает, сукин сын, думает. Но вот возьму в плен, ей-богу, на кол посажу Иуду.
— Ладно. Возьмёшь — посадишь. Ты вот что, Данилыч, всех ближе к шведу будешь. Не спускай глаз с него. Двадцать девятое двадцать девятым, но не верю я в их рыцарство. В любой миг могут кинуться на нас.
— Хорошо, мин херц. Будь покоен. Я услежу. И дам знать тебе сразу.
— Не забывай, я буду в первой дивизии.
Они простились тепло, даже
36
«Вас ждёт там много еды...»
Перебежчик очень обстоятельно рассказал королю, сидевшему с забинтованной ногой на лавке, что делается в русском лагере к предстоящей битве. Карл не стал задавать свой обычный вопрос: «Зачем перешёл к нам?» Он был твёрдо убеждён, что всё ещё сильнее царя, оттого и бегут от него офицеры-иностранцы.
— Вы можете указать наиболее слабые места в русском построении?
— Да, ваше величество. В первой линии за редутами будет стоять полк вчерашних рекрутов, они необстрелянны и побегут после первого удара. Это послужит добрым сигналом для других полков. Не мне объяснять вам, сколь заразительна паника в бою. Все новобранцы в серой форме и сразу выделяются изо всего построения.
— Хорошо, мы учтём это. Что бы вы ещё хотели сообщить нам, унтер, что, на ваш взгляд, является важным?
— Вы должны знать, ваше величество, я, собственно, и решил вас предупредить об этом. К царю на помощь идёт нерегулярная конница — около сорока тысяч. Через три-четыре дня она будет здесь, и, как сказали русские, тогда они смогут разобрать шведов по рукам.
Карл быстро взглянул на Реншильда. Они поняли друг друга — монарх и фельдмаршал.
— Ну что ж, унтер, — сказал король. — Вы принесли очень ценные для нас сведения и сразу после битвы получите награду, достойную вашей услуги. Идите. Находитесь при моём штабе, вы можете понадобиться.
— Спасибо, ваше величество, — поклонился унтер и вышел.
Едва за ним закрылась дверь, Карл насмешливо взглянул на Реншильда.
— Вы не находите, фельдмаршал, что Шереметев надул нас, точнее вас. Назначая двадцать девятое число для баталии, он знал, что к этому дню придёт сикурс в сорок тысяч.
— Но, ваше величество, эту дату назначили мы, чтоб успеть за эти дни взять Полтаву.
— К чёрту Полтаву! — крикнул Карл, настолько она навязла ему в ушах, что упоминание о ней вызывало у короля головную боль. — К чёрту вашу договорённость с Шереметевым! Мы ударим сегодня ночью. Полтава пусть спит. А мы подойдём в темноте и захватим редуты. Пушки повернём против Шереметева, и победа у нас в кармане. Полтава проснётся, когда русской армии уже не будет существовать. И она тут же выбросит белый флаг.
Карл радостно потёр руки. В таком настроении фельдмаршал давно не видел его.
— Ну как мой план, Реншильд?
— Я всегда дивился вашему полководческому гению, ваше величество. Вы умеете быстро находить выход из самых, казалось бы, безвыходных положений.
Реншильд не лукавил, лишь чуть льстил. Он действительно верил в возможность осуществления такого плана, ибо не раз был свидетелем ещё более авантюрных предприятий своего повелителя, оканчивавшихся вполне благополучно.