Без Москвы

Лурье Лев Яковлевич

Официальное советское искусство 1930-х сделало ставку на так называемых попутчиков – идеологически нейтральных мастеров, готовых качественно выполнить государственный заказ. В литературе это Алексей Толстой, в музыке Исаак Дунаевский, в кино Григорий Александров. В живописи же ставка была сделана на Исаака Бродского. Он стал главным вельможей нашего искусства.

У него была странная рассеянная оптика: даже когда он показывал расстрел демонстраций, изображение разлагалось на цвета, на тени, на линии. Какая-то появлялась нега в этом, как это ни странно. Бродский работал как фотокамера. Именно это и было нужно советской власти.

Политические бури 1930-х миновали

Бродского. Ни он, ни кто-либо из его семьи не подверглись репрессиям. В Академии тишь да гладь. В политику Исаак Израилевич не лез, а политике он был интересен только тогда, когда требовался портрет очередного сановника. Он придворный художник, живущий вдалеке от двора, во все более захолустной бывшей столице империи. Единственная страсть, которой он отдавался с неослабевающей силой до последних дней своей жизни, – это коллекционирование.

Исаак Бродский начал собирать свою коллекцию живописи и графики еще будучи студентом Академии художеств, когда его учитель Илья Ефимович Репин, самый модный и самый дорогой тогда художник России, подарил ему 3 своих наброска. Но главную, основную часть коллекции Бродский собрал уже после революции – в 1920– 1930-е годы, когда Петроград-Ленинград был настоящим Эльдорадо для собирателей русского искусства. Огромные коллекции остались практически бесхозными, их владельцы были расстреляны в подвалах ЧК, сидели на Соловках, эмигрировали в Париж и Берлин или мыкали горе здесь и продавали последнее. Все это стоило копейки или отдавалось бесплатно. Причем Бродский, как важный человек, в будущем глава Академии, находился в центре всего художественного рынка. Он знал, где и что сдают на государственное хранение, что можно забрать просто так, что купить в комиссионном магазине. Тысячи работ разместились в его квартире-мастерской. Это была вторая по значению в Петербурге коллекция русской живописи, после собрания Русского музея, но принадлежала она частному лицу – художнику Исааку Бродскому.

Единственным местом, где при Советской власти можно было увидеть Шагала, был музей-квартира художника.

Мало кто знает, что конец жизни Бродского был омрачен самым настоящим уголовном процессом по делу антиквариата. Видимо, все же где-то он вступил с властью в конфликт. То ли увел у кого-то из высокопоставленных партийцев вещь, то ли еще что-то такое произошло. Во всяком случае, он оказался под следствием; от позора его спасло то, что было написано завещание, согласно которому он передавал после своей смерти всю коллекцию государству.

Исаак Бродский умер от лейкемии в августе 1939-го. Ему было всего 54 года. После смерти его именем назвали улицу (ныне – Михайловская) в Ленинграде, ведущую от Невского проспекта к площади Искусств, где стоит Русский музей и где в зените своей славы жил сам Исаак Израилевич. О такой чести при жизни вряд ли мечтал уроженец украинского местечка под Бердянском, которого родители отправили учиться на архитектора и который случайно стал художником. Он мечтал о возможности зарабатывать своим трудом и жить в комфорте. То и другое Бродский получил.

Его легко ругать, его просто понять, это вечный тип художника при власти. Человек, который живет на площади Искусств, – это редкая фигура в пейзаже советской культуры. Сравнивать его можно только с Алексеем Толстым или Максимом Горьким. Проживи он еще лет десять, ему было бы уже значительно сложнее сохранять все это.

Слово «художник» употребляется как бы в двух смыслах. Бывает художник с большой буквы – Рембрандт, Малевич, Крамской – то есть человек, который некоторым образом меняет движение развития искусства; а бывает художник с маленькой

буквы, то есть человек, который занимается некой специальностью, работает для тех, у кого есть деньги, чтобы купить картину и повесить ее на стену. Исаак Бродский – художник вот в этом, втором смысле слова, человек, которому все равно, что писать, – детей, играющих в Люксембургском саду, или казнь 26 бакинских комиссаров. Это мастер в хорошем, буржуазном смысле слова, художник на все времена.

Другой Троцкий

Ной Троцкий создал самые известные здания Ленинграда 1930-х годов, но в течение многих лет его имя упоминалось только в специальной литературе.

Роковым обстоятельством стало то, что его фамилия совпала с псевдонимом проклятого в сталинские времена «врага народа» – Льва Бронштейна, вошедшего в историю как Лев Троцкий. Власти настойчиво предлагали архитектору стать Тронским или Троицким, обещая, что в этом случае в его честь назовут одну из ленинградских улиц. Ной Троцкий отказался. Крамольная фамилия не помешала ему еще при жизни стать классиком.

Архитектора с вызывающим именем в нашем городе по существу знает каждый, потому что он построил «Большой дом» – грозное здание, в котором базировался главный орган по борьбе с преступлениями против государственного строя, в разные времена называвшийся по-разному, – ОГПУ, НКВД, МВД, КГБ. Построено это здание на месте бывшего Окружного суда, сгоревшего в революцию, и являет собой новаторский архитектурный ход. Это грозная архитектура – конец конструктивизма и начало нового архитектурного стиля, сталинского ампира.

«Большой дом». Архитектор – Ной Троцкий

«Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии», – так писал Сергей Есенин, и это чистая правда. Например, ни Достоевский, ни Некрасов, ни Тургенев не понимали, что они живут в удивительно красивом городе. Им казалось, что это – перелицовка западных архитектурных мод на русский манер. И только в начале ХХ столетия здешние поэты, художники и скульпторы стали понимать, что русская архитектура – великая. И одними из первых об этом подумали два профессора Академии художеств – Леонтий Бенуа и Иван Фомин. Они и были учителями Ноя Троцкого.

В начале ХХ века профессия архитектора – модная и денежная. Недвижимость росла в цене. Зодчие были нарасхват. Поэтому неслучайно, что сын печатника Ной Троцкий выбрал эту привлекательную и весьма перспективную специальность.

Троцкий поступил в Академию художеств в 1913 году, но именно этот год завершил период активной строительной деятельности в Петербурге-Петрограде. Началась Первая мировая, за которой последовала революция и Военный коммунизм. Реальные стройки заменили бумажные проекты.

Среди архитектурных замыслов этого времени особое место занимает работа Владимира Татлина, который предложил создать памятник Третьему интернационалу. Это огромное сооружение должно было опираться на два берега Невы и устремляться вверх где-то на 400 метров. В модели этой башни уже были продемонстрированы основные принципы конструктивистской архитектуры: примат конструкции, которая ничем не маскируется, ничем не закрывается от глаза зрителя, примат простой геометрической формы. К наклонной спиральной башне, которую спроектировал Татлин, предполагалось подвесить огромные фигуры в виде куба, пирамиды и цилиндра, сплошь остекленные. Но монумент так и не возвели.