Без объявления войны
Шрифт:
Танкистам Клейста не удалось преградить путь бронепоезду в этом тяжелом и неравном бою. Ощетинившись огнем, он отошел, на полном ходу ворвался на станцию Мироновка, рассеял там пехоту. Гитлеровцы не успели даже подорвать рельсы. Мироновка, Темпы, Лазирцы, Канев — вот места новых боевых подвигов бронепоезда № 56.
Закрываю журнал боевых действий. Казарин предлагает побывать в боевых рубках, познакомиться с командирами орудий, наводчиками и заряжающими. В боевых рубках жарко, душно. Они пропахли пороховыми газами, пропитались пушечной смазкой. Так и хочется распахнуть стальную дверь, чтобы повеял днепровский ветер. На бронепоезде всюду порядок и строгая дисциплина. Комиссар — очень молодой человек и звание у него скромное — младший политрук. Но по всему видно — политический вожак. Бойцы относятся к нему с
Пять дней на высоких днепровских кручах и особенно на северо-западной окраине Канева шла жестокая битва. Юноша комиссар и пожилой суровый начштаба ждали боевой приказ. И вот из штаба армии на бронепоезд возвратился его командир — старший лейтенант Петр Кириллович Ищенко. Военный совет Юго-Западного фронта принял решение: отвести 26-ю армию на левый берег Днепра. Командарм Костенко приказал команде бронепоезда прикрыть основную каневскую переправу. Прикрыть — это значит стоять на правом берегу до последней возможности. Не дать гитлеровцам захватить мост и переправиться через Днепр на плечах отступающих войск. Защищая главную переправу, сам бронированный богатырь уже не мог отойти за Днепр. От разрыва бомбы сместилось с осей стодевятиметровое металлическое пролетное строение. После восстановительных работ каневский мост пропускает только грузовики, артиллерию.
На бронепоезде тревога. Гремит рупор, трепещут на ветру сигнальные флажки, в боевых рубках не смолкает «ревун», похожий по звуку на автомобильную сирену. На горизонте видны пожары. Горят хаты в Бобрице. Пылают они и в Тростянце. Рядом с железнодорожным полотном вьется грунтовая дорога. По ней движутся запыленные машины и подводы. На смотровых стеклах автомобилей пулевые пробоины, трещины. К Днепру, на каневский мост, длинной вереницей спешат обозы, машины. Кавалеристы ведут в поводу усталых, взмыленных коней. Запыленные, черные от пороховой гари, в бинтах — выходят из большого боя. Низко со свистом проносится снаряд. Люди уже привыкли к этому и не обращают никакого внимания. Вдруг в тон ему звонко заржал в лозах жеребенок:
— И-и-и...
И этот высокий звук, казалось, продлил полет снаряда. Головы бойцов, как по команде, повернулись в ту сторону. Кто-то улыбнулся.
В развалинах каневского вокзала струится дым. На путях скелеты разбитых вагонов. Бронепоезд идет в огневой налет, спешит на помощь стрелковому полку. Скоро Бобрица. Она уже занята фашистами. Наша разведка установила: на ветряках сидят вражеские наблюдатели, а на колокольне установлены пулеметы. Бортовые орудия дают залп. В бинокль хорошо видно, как разлетаются крылья ветряных мельниц. Каким-то особым, соколиным взглядом присматривается наводчик Иван Малашенко к церквушке. Четвертым снарядом он сбивает пулеметчиков с колокольни.
Из-за дальних бугров выползают шесть танков. Пять орудий бронепоезда вступают в бой. Длится он недолго. Танки задним ходом отползают в укрытие. Враг обрушивает на бронепоезд огонь минометных и артиллерийских батарей. Из перелесков показались пехотные колонны, пыльными серозелеными тучами приближаясь к полотну. Гитлеровцы идут во весь рост, засучив по локоть рукава, что-то горланят и беспрерывно строчат из автоматов. Ни шрапнель, ни осколочные снаряды не могут остановить это взбесившееся стадо. С бронированных площадок открыли огонь шестнадцать пулеметов. Только им удалось сначала остановить, а потом рассеять наступающую пехоту. Но и сам бронепоезд едва не попал в западню. В тылу на железнодорожной насыпи уже появились подрывники с черными ящиками тола. И если бы зенитка не ударила по ним прямой наводкой, то рельсы взлетели бы на воздух.
Беспрерывно маневрируя, бронепоезд усиливает огневой бой. Стволы орудий накалились до малинового цвета. Вода в кожухах станковых пулеметов кипит. В рубках орудийные расчеты задыхаются от пороховых газов. Противник отвечает шквальным минометным огнем. Бьют его дальнобойные пушки, теснят бронепоезд к мосту.
В кружке бинокля не только отходящие войска. К мосту идут женщины, старики, дети. Они с узлами, торбами, с корзинами. Люди эвакуируются по-разному. Старик навьючил корову мешками и шагает с ней к Днепру. Какая-то женщина, опасливо оглядываясь, везет пожитки в детской коляске. Мальчик несет плетеную корзину, из которой выглядывает
Над болотными камышами вьется чайка. Ее крик как плач. «Чайка скиглить літаючи, мов за дітьми плаче». Думал я побывать на могиле Кобзаря, на Тарасовой горе, но туда уже не пройти.
В небе показываются «юнкерсы». Разворот над Тарасовой горой, и потом, повиснув над Днепром, той же длинной цепью идут бомбить мост. В кружке бинокля вздрагивающие, как поплавки, мачты кораблей, темнеют горбатые фермы моста, полоска Днепра. Все заволакивает дым.
«Как там, на кораблях? Твардовский с Голованивским сейчас в самом пекле. Только бы обошлось все благополучно. Скорей заходи солнце, кончайся невыносимо жаркий день с проклятой бомбежкой». Мельком смотрю на солнце и не могу понять — когда же наступит вечер. Под шквальным огнем перестал ощущать время. А «юнкерсы» продолжают настойчиво наносить удары по железнодорожному мосту, по кораблям, по паромным переправам и как бы не замечают бронепоезда. Зенитчики на открытой платформе начеку. Но пикировщики проходят стороной. А пока на железнодорожном полотне идет артиллерийская дуэль. «Крепость на колесах» ходит в огневые налеты. Начштаба Мартыненко по вспышкам засекает вражеские батареи и со снайперской точностью корректирует огонь. Гитлеровцы усиливают обстрел железнодорожной линии. У механика бронепоезда старшего сержанта Васяновича все меньше и меньше остается простора для маневрирования. Противник стремится сделать «крепость на колесах» неподвижной. С каждым артиллерийским и минометным обстрелом отрезок пути сокращается. Воет сирена. Четыре «юнкерса», высоко поднявшиеся над железнодорожным мостом, пикируют на бронепоезд. От бомбовых ударов вздрагивает насыпь. Зенитчиков на открытой платформе ослепляет пыль. Скрипят тормоза. Звенят буфера. Бронепоезд маневрирует. Зенитка, пулеметы, винтовки дышат огнем. Механик бронепоезда Васянович то мгновенно затормозит, то снова стремительно двинет вперед стальную громадину, то вдруг моментально отойдет назад, прижмется к железнодорожному мосту. Осколками пробит котел и тендер. Васянович останавливает бронепоезд.
Отбомбившись, четыре «юнкерса» набирают высоту и уходят. Сильно пострадал бронепоезд. Вся его левая сторона лишилась брони. Погиб механик — старший сержант Николай Неня. Тяжело ранен лейтенант Александр Черняев. Взрывная волна сбросила с бронеплощадки начштаба капитана Федора Мартыненко.
Тридцать «юнкерсов» атакуют бронепоезд. Видно, как отделяются от флагманского самолета и летят, переворачиваясь, похожие на огромные черные сигары бомбы. «Юнкерсы» стелят «бомбовой ковер». Воронки горбят насыпь. Вместе со шпалами вздыбились рельсы. Повален набок бронепаровоз. Сдвинуты с рельсов бронеплощадки и повреждены орудийные башни. За новой воздушной атакой следует наземная.
Немецкая пехота рвется к железнодорожному мосту. На помощь команде бронепоезда приходит корабельная артиллерия, и гитлеровцы отходят.
Девятнадцать черных от дыма, оглушенных человек занимают оборону вдоль насыпи и продолжают удерживать переправу. Ремонтным бригадам удается восстановить одну бронеплощадку, и она действует как дот. В рупоре голос комиссара Казарина:
— Держитесь, чекисты, наша крепость живет!
Ночью приходит приказ командира: взорвать поврежденный бронепоезд. Лейтенант Николай Цепковатый с командой подрывников заминировал искалеченные бронеплощадки. Через минуту раздался взрыв. А каневский мост под беспрерывным огнем бризантных гранат. Шрапнель осыпает железные фермы, рикошетит и с визгом летит в темный Днепр.
За мостом, задыхаясь от быстрой перебежки, вваливаюсь в ход сообщения. Он приводит меня в блиндаж. За столом, освещенным фонарем «летучая мышь», саперные командиры ведут спор. А в сторонке, на сене, сидят Твардовский и Голованивский. Оба повернулись к свету и что-то записывают в блокноты. Увидев меня, обрадовались.
— Слава богу, все в сборе. — Твардовский спрятал в карман блокнот.
— А вы давно здесь?
— Да нет, недавно. Прямо с корабля на бал. — Помолчал, а потом, словно от холода, поежился: — Если бы Савва не столкнул меня в воронку, не сидеть мне в этом блиндаже. Мина в трех шагах разорвалась.