Без объявления войны
Шрифт:
— Слушайте приказ Народного Комиссара Обороны Союза ССР товарища Сталина от двадцать восьмого июля тысяча девятьсот сорок второго года.
«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и сёла, насилует, грабит и убивает советское население».
Лица у всех напряженные, внимательные.
— «Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге, у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами.
Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа... После потери Украины,
И как удар ножом в сердце:
— «Мы потеряли более семидесяти миллионов населения, более восьмисот миллионов пудов хлеба в год и более десяти миллионов тонн металла в год.
У нас нет уже теперь преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину.
Пора кончать отступление, ни шагу назад. Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности».
Из-за верхушек высоких осин в лес ворвался гул вражеских самолетов. Пять девяток «юнкерсов» пролетали над Арчедой — шли на Сталинград. Когда гул стих, Крайнюков продолжал:
— «Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас и в ближайшие несколько месяцев, это значит обеспечить за нами победу. Можем ли мы выдержать удар, а затем отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.
Чего же у нас не хватает?» — Член Военного совета, высоко подняв руку, помахал листками приказа. — Это, товарищи, вопрос из вопросов, основа всей нашей дальнейшей политической работы.
«Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину.
Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должпо являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования».
Крайнюков свернул листки. Нужно выстоять, отразить натиск врага, а потом перейти в наступление, чтобы разгромить его. Долго стояли молча, потрясенные прямотой и суровой правдой приказа. Каждый думал о страшной опасности, нависшей над Родиной. Все сводилось к одному: победа или смерть.
19
Хутор Вилтов на песчаных взгорьях. Серые, словно пыльная полынь, давно сложенные из бревен казачьи избы, по местному — курени, смотрят окнами на запад, на пойму Дона. Под крутым спуском шумливый ручей перекатывает по дну мелкие камешки, моет узловатые корни мшистых дубов. Под ними посреди дороги стоят с распахнутыми люками два наших горелых танка. Вдоль дороги до самого низкого деревянного моста цепь бомбовых воронок, наполовину наполненных мутной водой. На хуторе расположились тылы 23-й Харьковской орденоносной дивизии. Думал встретить в ней земляков, но увы... Дивизия прошла тернистый боевой путь... Дмитрий Рассохин познакомился с новыми комсоргами, а мне — корреспонденту — делать в полках нечего: они недавно пришли на Дон. Поездка в 23-ю дивизию казалась мне неудачной. Ухлопал три дня и — ни строчки. А тут еще донимает проклятая «рама». Появляется над хутором, как по расписанию, через каждые два-три часа. Сбросит бомбу и пойдет громыхать вдоль шляха до станции Иловля. Последняя бомбежка принесла нашей хозяйке, старой казачке, беду. Стена в коровнике дала трещину и осела. Две внучки, подоткнув юбки, взялись месить глину с навозом, чтобы привести коровник в порядок. А тут снова гудит неугомонная «рама», но молодые казачки, пока не свистит бомба, продолжают свою работу. Связисты тянут красноватую жилку трофейного провода, искоса поглядывают
— Максим!
— С возвращением! Привет, Максим!
В окружении связистов из-за высоких подсолнухов появляется улыбчивый широкоскулый паренек с глазами цвета спелой вишни. Он одет в новенькую красноармейскую форму, и вместо винтовки в его руках балалайка.
Вначале мы с Рассохиным подумали, что бойцы так тепло встретили какого-то знакомого им артиста из фронтового ансамбля или дивизионной самодеятельности. Но вскоре узнали, что они радовались возвращению из госпиталя снайпера, старшего сержанта Максима Пассара. В лесах под Старой Руссой он истребил восемьдесят пять гитлеровцев.
Батальонный комиссар Рассохин, зазвав Пассара в хату, спросил?
— Ты комсомолец?
Пассар, достав из кармана гимнастерки комсомольский билет, подал его Рассохину.
— Смотри, какой молодец, даже в госпитале за август взносы уплатил, дисциплинированный, — похвалил Рассохин.
— Почти два месяца в Саратове лечился. — Максим, засучив рукав, показал зажившую рану. — У меня в лесу под Старой Руссой поединок был с немецким снайпером. Опытный попался. Долго мы друг за другом охотились. Я все никак не мог его обнаружить. Он хорошо маскировался. И вот однажды сижу на дереве, всматриваюсь в листву. Нет нигде моего противника, а чувствую — следит за мной. И вдруг заметил белое пятнышко, свежую зарубку на коре. Кто-то срубил деревцо и приставил к дубу, чтобы листва погуще была. Глянул вверх — снайпер сидит. И случилось так, что он меня тоже увидел. Мы одновременно выстрелили. И в тот же момент свалились с деревьев. Я был ранен в руку. Он убит. Командир полка полковник Сиваков вместе с комиссаром подполковником Кривичем письмо начальнику госпиталя написали. И тот снова направил меня в родной полк.
— А как ты снайпером стал?
— Нанаец в тайге с детства охотник. У него меткая пуля.
— Ты кого-нибудь научил меткой стрельбе?
— Научил младшего лейтенанта Фролова и сержанта Карелина. А еще в нашем полку есть хорошие снайперы: Боян, Салбиев и Лякер.
— Ты музыкант... С балалайкой не расстаешься.
— Люблю песни. Самая любимая — «Славное море, священный Байкал». И пословицы люблю, особенно нанайские.
— А какая самая любимая?
— Могу сказать. По-русски это будет так: как ни прячутся в камышах лягушки, а когда Амур ударит в берег волной, все равно они повыпрыгивают. — Пассар, положив на стол балалайку, глянул в окно. — Пусть Дон ударит в берег волной так, чтобы все гитлеровцы из окопов повылетали.
— Я думаю, тебе стоит задержаться, побывать с Максимом в полку. А я загляну к снайперам через недельку, потолкую. Сейчас новые дивизии должны подойти, и дел в политотделе немало, — заметил Рассохин.
Я шел по луговой дороге к Дону, слушал Максима и думал: «Милый юноша, душа нараспашку». Он говорил по-русски без малейшего акцента. Мне нравилась его откровенность, задор и та какая-то особая улыбка, которая делала скуластое лицо по-мальчишечьи добрым, беспечным. Родился Максим в глухом таежном селе Катар, в школе учился до четвертого класса в поселке Найхен, потом в районном центре Троицком окончил семилетку и, по совету отца, добровольно пошел на фронт — отомстить гитлеровцам за без вести пропавшего старшего брата Павла. Шестилетним мальчиком вместе с отцом стал охотиться на белку и с тех пор не расставался с ружьем. Когда Максим подрос, отец взял его с собой на Вандонскую сопку. Она находится на левом берегу Амура между Комсомольском и Хабаровском. Вершина ее таинственно сверкает вечными снегами. Сопка славится среди охотников обилием всякого зверя.
— Ты с отцом на медведя ходил?
— Много раз. Почему-то говорят: неуклюжий медведь. Это неправда. Тот, кто охотился, знает, какой ловкий медведь, сильный и сообразительный.
За Доном дорога пошла в гору. Слева темнел поросший дубняком глубокий овраг. За ним сиротливо стояла на пригорке, словно подбитая птица, серая с поломанными крыльями ветряная мельница. Дорога, обогнув поросшее кугой болотце, потянулась к подковообразной, с полынной сединой высотке, сплошь изрытой землянками.