Без объявления войны
Шрифт:
В редакции на следующий день все корреспонденты надели новые знаки различия. Я уехал на фронт в погонах майора. Прежде всего решил побывать в станице Байбак, где теперь находилась редакция армейской газеты «Сталинский удар». Ее редактор Николай Иванович Кирюшов часто бывал в частях, всегда хорошо знал фронтовую обстановку. Заехал в Байбак и не пожалел. Кирюшов собирался на передовую и предложил мне место в машине. Советское командование предъявило Паулюсу ультиматум о безоговорочной капитуляции. Сложившим добровольно оружие гарантировалась жизнь и полная безопасность. После войны
С рассветом начиналось генеральное наступление Донского фронта. Войска к нему тщательно готовились, чтобы взломать сильно укрепленную линию четырехкилометровой глубины. За ней по восточному берегу реки Россошка проходил второй вражеский оборонительный рубеж, третий (Гумрак — Алексеевка) прикрывал ближние подступы к Сталинграду. Было обидно, что враг укрылся в наших укрепленных районах, которые захватил в летних боях.
Редактор армейской газеты Николай Иванович Кирюшов решил ехать в Железную дивизию. По его мнению, она стоит на острие удара. Это подтверждается тем, что на ее участке командарм Павел Иванович Батов оборудовал свой наблюдательный пункт.
И вот наш «виллис» приближался к переднему краю. Танковая бригада полковника Ивана Игнатьевича Якубовского готова к штурму вражеских позиций. Комбриг в своем неизменном черном кожаном реглане, в валенках и ушанке возле своего КВ в последний раз перед атакой дает наставление командирам рот. У танкистов остается Борис Рюриков, а вездеход с «корреспондентским десантом», лавируя между орудий, продолжает на малом газу продвигаться вперед. Меня поражает количество реактивных установок «катюш» и особенно артиллерийских стволов. Пушки, пушки и пушки.
— Двести орудий на один километр, — замечает Кирюшов.
Предрассветное небо в донской степи серое, словно только что выбитый из опок чугун. А в небе уже слышится отдаленный рокот наших воздушных эскадр. Они идут бомбить немецкий аэродром, расположенный вблизи Гумрака, узлы связи и скопление войск.
В небе появляются два голубоватых просвета. Они быстро растут, раздвигают мрак. Над заснеженными буграми заря, подобно стреле, пробивает тучи. От морозной дымки красный гребень солнца кажется мокрым.
В балке, изрытой землянками, блиндажами и окопами, выстроились у развернутого боевого знамени стрелки. Командир батальона старший лейтенант Кудинов, чьи роты первыми идут за танками, клянется прорвать гитлеровскую линию обороны. Духовой оркестр играет марш. И перед штурмом золотую бахрому полкового знамени целуют бойцы. В суровых глазах блестят слезы. Горяча и велика любовь к родной земле, и она волнует закаленных в боях воинов.
У знамени на колени опускаются бойцы. Тишина в степной балке.
— Богатыри! На штурм! На новые подвиги нас зовет Родина. — Эти слова командира полка Николая Романца сливаются с голосами артиллеристов:
— Натянуть шнуры!
С высотки, где находится НП командарма Батова, взвивается в небо серия зеленых и красных ракет.
— Огонь! — подают команду артиллеристы.
В первое мгновение кажется, что по морозной степи прокатилась зимняя гроза. От сильных ударов задрожала земля. Воздух заколебался, стал раскачиваться, набегать волной. Из балок вырвались раскаленные стрелы «катюш». В небе стремительные струи белого дыма. Степь похожа на сорванный лист железа, летящий в бурю. Высотки, ослепительно сияющие снегом, эаволокло дымом. Вихри разрывов взметают снег, превращенный в сажу.
Противник огрызается минометным огнем, но недолго. Над степью, оставляя в воздухе черные дымки, изредка рвутся его бризантные гранаты. Выбираюсь из балки и попадаю на артиллерийские позиции. Орудийные расчеты вошли в азарт. Почти все командиры орудий, наводчики, заряжающие, подносчики снарядов сбросили полушубки и шинели, работают у орудий с таким проворством, что их гимнастерки, как в летнюю жару, потемнели от пота.
Стою позади орудия, и видно, как, подобно черному мячику, вылетает из ствола снаряд и скрывается вдали, в дымной туче. А земля качается под ногами.
Спускаюсь в блиндаж и слышу, как сильно она звенит. Не прозевать бы начало атаки! Выбираюсь из блиндажа как раз в ту минуту, когда танкисты берут на буксир пушки и на броню «тридцатьчетверок» вместе с автоматчиками вскакивают орудийные расчеты. Огневой вал передвинут. Он бушует в глубине вражеской обороны. Из-под танков летит снег, они набирают скорость. «Ура-а-а!» — весенним паводком разливается по широкой степи. С этим боевым возгласом воины выпрыгивают из окопов, бросаются в атаку.
Вспыхивают и реют на ветру красные флаги.
Гитлеровцы открывают пулеметный огонь. Да какой! Пули так и вихрят снег, начинают пятнить его горячей, дымной кровью и все же не могут сдержать стремительность атаки. Останавливаться нельзя. Только вперед и вперед! Бегу навстречу прыгающему над бугром солнцу.
Вот она, линия вражеской обороны. Засыпанные окопы, разрушенные блиндажи. Под бревнами, песком и снегом зеленеют шинели.
Здесь не земля, а решето. Снаряды и мины ложились так густо, что ни шаг — то воронка. Пепельная земля, обгоревшие кусты, черный снег. В уцелевших блиндажах груды патронов, брошенное оружие, кучи одеял, грязные овчины. На потухших железных печках — котелки с вонючим мясом. В берлинский иллюстрированный журнал, на цветной странице которого так броско поданы стройные ножки какой-то примы-балерины, завернуты конские ноги с ржавыми подковами.
Ударный клин наступающих войск протаранил вражескую оборону на глубину до четырех с половиной километров. Но сражение не затихает. Гитлеровцы беспрерывно переходят в контратаки.
Наши войска вынуждены остановиться, чтобы отразить выходящие из балок танки и пехоту. Но все же клин, вбитый во вражескую оборону войсками Батова, помогает соседней правофланговой 21-й армии генерала Чистякова обойти опорные пункты гитлеровцев — станицы Дмитриевку, Орловку и хутор Полтавский. И, как часто бывает на войне, направление главного удара вдруг перемещается на соседний участок фронта, туда, где создалось выгодное положение.