Без объявления войны
Шрифт:
— Добьем.
«Вот и концовка очерка», — подумал я, переправляясь с танкистами на левый берег Дона.
Никто из командиров танковых бригад и стрелковых дивизий, да и сам командарм Павел Иванович Батов не мог с уверенностью сказать, что такой важный для противника опорный пункт, как Вертячий, окажется в наших руках раньше запланированного срока. Ночью гитлеровцы, почувствовав, что их обходят, всполошились, стали удирать на восток. Да так поспешно, что оставили в хуторе шестьдесят семь исправных танков.
Вертячий быстро заполнялся нашими войсками. Батов был уже в хуторе и занял небольшой, только что оставленный гитлеровскими
За овладение Вертячим командиры дивизий и бригад были награждены орденами Красного Знамени, а командарм полководческим — Суворова первой степени. Я видел многих опечаленных неудачами на фронте военачальников, и было радостно встретиться со счастливым, сияющим командармом Батовым. Поздравив Павла Ивановича с высокой наградой, я попросил его прокомментировать взятие Вертячего.
— Это можно, — сказал он. — Но уделю всего несколько минут. Должен прибыть Александр Михайлович Василевский. Пиши, дорогой. Со взятием Вертячего наши войска замкнули группировку Паулюса на прочный замок. Противник укреплял Вертячий солидно, основательно. Северную окраину превратил в крепость. Но он не знал, что мы появимся с юго-запада, будем брать хутор с тыла. Я попрошу особо отметить: войска с тяжелыми наступательными боями в течение десяти дней прошли сто километров. Гитлеровцы оказались отрезанными в районе Трехостровское, Радионов, Акимовский, где им пришлось бросить все тяжелое вооружение и налегке спасаться бегством. Как танковые, так и стрелковые соединения сумели повысить темп наступления. Это сказалось на нашем общем успехе. Верховный Главнокомандующий объявил благодарность бойцам и командирам за овладение Вертячим.
Невдалеке от блиндажа командующего начал работать узел связи, и мне удалось передать материалы в редакцию. Догнал я танковую бригаду в балке Вертячей. Она хорошо маскировала боевые машины. Извилистая, с крутыми обрывами красной глины балка тянулась на восток и подходила к гряде холмов. Эта гряда поднималась в степи у Паньшино и тянулась на многие километры, преграждая нашим войскам путь к Сталинграду. Наиболее значительные высоты имели названия Черный курган, Казачий курган, Пять курганов. А всю цепь холмов местные жители называли Золотой Рог.
Появление наших танков высота Пять курганов встретила не только сильным, но и хорошо организованным артиллерийским огнем. Все танковые экипажи сразу поняли: наткнулись на крепость. Оборону врага с ходу не прорвать.
А мороз крепчает. Земля твердая, как сталь. Разрыв снаряда делает небольшую воронку, похожую на мелкую тарелку. Утром над цепью холмов из морозного тумана как бы выдавливается желток солнца. Ветер оживляет гребешки сугробов. От его порывов начинают дымиться снега, метет поземка. И войска в степи идут, словно по облакам. Укрыться от жгучего ветра можно только в балках, где противник оставил землянки. Здешние степные овраги безлесные, и топить железные печки пока нечем. По ночам над гребнями высот взлетают красные, зеленые, желтые яркие шары осветительных ракет. Они отрывают от земли морозный мрак и, словно занавес, тянут его к тучам.
22
Вот
Наша разведка стремится выяснить систему вражеской обороны. Установлено, что на Казачьем кургане три траншеи, которые соединены между собой ходами сообщения. Противник все время по ним маневрирует. Он уходит из-под огня, отсиживается в более безопасных местах. Теперь нашим артиллеристам ясно: если брать Казачий курган, то надо взламывать всю оборону, накрывать огнем одновременно все траншеи.
На высотах чернеют танки. И наши и немецкие. Подбитые, вышедшие из строя, они остались на склонах и гребнях холмов еще со времени летних боев. Гитлеровцы оборудовали под ними окопы, превратили каждую стальную коробку в дот.
— А что у противника за гребнем высоты? — спросил я у артиллерийского разведчика Терентия Брагонина.
— Я слежу за противником несколько дней. Там он расположил основные силы противотанковой артиллерии и пехоты. Его танки укрываются в балках Взрубная, Дьяконово и Голая. Балки подходят прямо к кургану. Из этих удобных укрытий гитлеровцы наносят контрудары. Я об этом уже докладывал комбригу.
Противник прикрылся грядой высот, как щитом. Очевидно, он стягивал силы в кулак и готовился к прорыву. Потому так упорно удерживал каждый курган. Комбриг Якубовский и его штабные работники были убеждены, что 6-я немецкая армия в ближайшие дни попытается вырваться из кольца. Только это приведет ее к неоправданным потерям. Капитуляция — единственный путь к спасению многих человеческих жизней. Но она отвергнута Паулюсом. На что же надеется он? Комбриг Якубовский не исключает обострения обстановки до предела, если Паулюсу будет оказана помощь извне.
Комбриг лично теперь уделяет особое внимание опросу пленных. Я не пропускаю случая послушать их.
Фельдфебель, уроженец Баварии, — голова замотана тряпьем. На пальцах от мороза желтые волдыри. Обручальное кольцо и перстень с вензелем врезались в распухшие пальцы. На морозе слезы под глазами превратились в ледяшки. Сейчас они оттаивают и текут по лицу.
— На передовой позиции началась подготовка к прорыву из кольца. Но в эту возможность я не верю. Что может сделать солдат, если его дневной рацион состоит из ста пятидесяти граммов хлеба, семидесяти граммов рыбных консервов или конины и двадцати пяти граммов масла? Пусть даже мы вырвемся из кольца, но что нас ждет в степи без транспорта, где метровые сугробы и тридцатиградусный мороз? Только смерть. Гитлер обманул и погубил нас. — Фельдфебель понуро опускает голову.
Солдат из Мейсена:
— Тем, кто еще хочет в Германии воевать, советую прибыть под Сталинград. Этот дурман сразу выветрится из башки.
Ефрейтор из Дрездена:
— Гитлер дал клятву выручить нас. Командир роты недавно заверял солдат: фюрер пришлет на транспортном самолёте Ю-52 секретное чудо-оружие. Оно вызволит нас из «котла» и даже принесет победу. Но с тех пор, как мы оставили Дон, мои мысли вертятся вокруг одного слова — капут.
А на следующий день штаб бригады обеспокоен показанием нового пленного ефрейтора: