Без права на помилование

Пеунов Вадим Константинович

А как же Она, невеста? Была бы женой, на всех законных основаниях — длительные и короткие свидания. Но Она еще не жена. Невеста? Заявление в загсе? Не признает законодательство такой степени родства. Скажи «сожительница» — и все сразу встанет на свое место. А если этого, унижающего двоих, нет и в помине, нет сожительства, есть любовь — тогда как? Кто такая Джульетта для Ромео? Лейли для Меджнуна?

Уголовный кодекс, свод законов, которыми общество охраняет себя от анархии, от вандализма, это не роман о чистой, непорочной любви. Уголовный кодекс имеет дел о, с абсолютно конкретными фактами жизни.

...Она

любила его. Она хотела, Она должна была быть если не с ним, то где-то рядом. Она не могла оставить его в беде одного.

И Она переехала в ту местность, где теперь был Он. Устроилась поблизости на работу и каждый день приходила под глухие, высоченные ворота колонии в надежде, что судьба улыбнется Ей, и Она хотя бы мельком издали увидит Его.

Ее преданность вскоре стала легендой. Парню завидовали: «Тебя любит такая!»

Несколькими годами позже появился закон, который в подобных ситуациях позволяет зарегистрировать брак, узаконить отношения. Но в то время, увы...

История хранит имена великих женщин, умевших преданно и верно любить: Хлоя, Изольда, Лейли, Джульетта, Ярославна, княжна Трубецкая...

Но имя Той, которая тысячу восемьсот двадцать четыре раза изо дня в день приходила к стенам колонии, Ее имени не запомнил даже Иван Иванович...

О женщины! О любимые! Как нужна нам ваша преданность, ваша светлая любовь! Дарите же нам крылья, чтобы взлететь Икаром к самому Солнцу! Дарите веру и вдохновение, без которых поэт — всего лишь рифмоплет, воин — сторож, а мужчина — нелюбимый муж нелюбимой жены.

Получи прапорщик Сирко за автомат Калашникова три тысячи рублей, как бы он их израсходовал? Может, купил бы мебельную стенку, о которой мечтала его жена. Может, как-то иначе, но все равно — для нее...

А как она воспримет случившееся с ним? Не отречется ли?

Всю дорогу Славка угрюмо молчал. «Ну что ж, пусть думает, раньше у него на это времени не хватало».

Иван Иванович проследил, чтобы удручённый прапорщик «не ошибся» автобусом. Дождался, когда машина тронется с места, и только после этого направился в управление. Положено по возвращении из командировки докладывать о результатах начальству. А новости были весьма примечательные: по стретинскому универмагу — о ловкаче-шофере, у которого нашелся один из пропавших магнитофонов; по истории с автоматом — Папа Саша, он же Папа Юля...

Строкун встретил майора Орача, как римляне встречали своих героев.

— Ну, что скажешь, отец-молодец?!

— Почему если молодец, то всего лишь отец?— в свою очередь спросил Иван Иванович.

— Санька твой — чудо-сын. — Строкун достал из ящика папку, бросил ее демонстративно-небрежным жестом на стол перед собой, — Пряников, увидев фотопортрет Папы Юли, повинился: дескать, «этот» подбирал кадры для бригады «блатных мужичков». Тюльпанова пришла в ужас: «Похож. Только я вам ничего не говорила». Она и в преисподней будет дрожать от страха перед «преподобным Папой».

— Не на голом месте родился ее страх. — Иван Иванович рассказал о Папе Саше-Папе Юле, которому нужен автомат, и непременно системы Калашникова.

— Документы на всесоюзный розыск подготовлены, — сообщил Строкун.

Иван Иванович рассказал о шофере стретинского

универмага Константине Степановиче Шурпине, о его нахальном поведении на допросе: «Перед милицией — не виноват. Где был и с кем — мое личное дело, — заявил он капитану Бухтурме. — Не с твоей женой!»

— Не скажешь, что этот Константин Степанович чувствует себя виновным, — заключил Строкун. — Что позволяет ему так вести себя? Заячье отчаяние? Или полная уверенность в своей безнаказанности? В руках у Бухтурмы — вещдоки, а этот гусь вон как держится. Не промахнуться бы...

— А у меня создалось впечатление, что капитан таки доконал шофера, и тот готов давать показания, — высказал свое мнение Иван Иванович.

— Я там не был, всего не видел, — размышлял Строкун. — Говоришь — бабник. Но за что-то женщины его любят, доверяют. Значит, есть в нем, кроме чисто кобелиного, нечто и привлекательное. Почему надо отказывать ему в чисто мужской порядочности? Допустим, что в истории замешана женщина, этакая гранд-дама районного масштаба, а он бережет ее честь. К примеру, та же Голубева — живой человек... Постоянные совместные поездки в Донецк...

— Нет! — возразил Иван Иванович — У Веры Сергеевны — любовь. Из тех, что однажды — и на всю оставшуюся жизнь.

Иван Иванович рассказывал о мастере Волгоградского тракторного завода Леониде Николаевиче Черенкове.

— Появление его в Донбассе — логично и объяснимо: пригласили красные следопыты.

— Следопыты следопытами, а Волгоград запроси, — посоветовал Строкун. — Кстати, пионеры какой школы шефствуют над могилой погибшего Черенкова?

Мысль! А вот Иван Иванович сам до нее не дозрел. Но вряд ли Вера Сергеевна выспрашивала у Леши такие подробности. Счастливая в своей долгожданной любви и в то же время скованная чисто условной скромностью, она ждала, когда Леша сам расскажет ей о себе.

Они наметили план дальнейших действий и расстались.

Добрался Иван Иванович до дома и все думал о своем упущении: Волгоград Волгоградом, а тут — позвонил в школу и проверил: приглашали в гости брата героя...

«Надо будет доведаться у Веры Сергеевны. Только опять решит, что ее допрашивают».

Дома еще никого не было: не вернулись с похорон. Пользуясь полной свободой, Иван Иванович завалился спать. Словно в теплое море нырнул — забылся мгновенно. На какой бок лег, на том и проснулся. Разбудил его телефонный звонок.

Звонил капитан Бухтурма. Голос осип, будто распаленный зноем человек «хватил» прямо из горлышка бутылку пива, пролежавшую несколько часов в холодильнике.

— Товарищ майор, у нас новое ЧП. Во время похорон Петра Федоровича грабанули благодатненские «Промтовары». Так же лихо, как стретинский, — пломбы и замки не тронуты. Что к чему — толком не знаю, выезжаем всем райотделом на место происшествия. Подполковник приказал доложить вам. Словом, я помчался.

— Подожди! — крикнул Иван Иванович. Надо было задать капитану Бухтурме хоть несколько вопросов по делу, но в голову спросонья ничего не шло. «Благодатное... Магазин промтоваров... Похороны Петра Федоровича... Славка, который уже должен быть в части... Явился к командиру или сдрейфил?» И, наконец, такая простая мысль: — Кто сообщил?