Без права на поражение (сборник)
Шрифт:
совсем. Может, правда. А может, один уезжал, другой провожал. Черт их знает! Аптекарша
другое приметила: один вещмешок. Вишь, как все выходит? Ежели хоть один уезжал, так мы его
через паспортный стол все одно определим. Значит, и другого. Так что двигай... А я тут еще
попробую сам.
— Поеду сегодня,— согласился Никишин.
— А я с утра загляну в больницу. Анну-то мы совсем обошли...
5
Анна Червякова лежала в больнице четвертый день,
Афанасьев заметил это сразу, как только увидел ее в палате: Анна смотрела на него широко
распахнутыми глазами, в ее взгляде смешалось все: и страх, и смятение, и беспомощность.
Разговаривала она с Афанасьевым неохотно, видно, не веря в его помощь. И как ни подступался
к ней участковый, на все отвечала односложно:
— Ничего не знаю. Выстрелили, пала я, а видеть никого не видела. Я и взглянуть-то не
успела...
Так и ушел Афанасьев ни с чем.
Все эти дни он много думал о случившемся. Его добродушие и немногословность
окружающие часто принимали за невозмутимое спокойствие.
И только одна жена знала, как ворочается он ночами с боку на бок, мучаясь бессонницей и
какими-то своими мыслями, о которых она привыкла не спрашивать.
И уж совсем никто не мог догадаться, что во всем, что произошло в доме Червяковых,
Ефим Афанасьев винил себя. Отсюда, из Красногвардейска, он уходил когда-то в армию. После
службы за границей истосковался по дому. Когда вернулся, райком комсомола даже отдохнуть не
дал, направил на работу в милицию. До сих пор работалось, можно сказать, легко. Потому что
кругом были свои, с детства знакомые люди. Ефиму даже казалось, что именно из-за того, что в
Красногвардейске участковый уполномоченный он, Ефим Афанасьев, здесь никакого
преступления серьезного и случиться не может, так как не заслужил он такой обиды. Да и знал
он всех настолько, что и в мыслях допустить не мог, как это от него можно плохое скрыть. Сам
он взыскивать с людей не любил, от всякой дури старался просто удержать. А перед
праздниками заходил в магазин и отдавал продавщице список: кому не следует продавать в эти
дни больше чем пол-литра. Добавлял при этом:
— А коли ругаться начнут да просить жалобную книгу, то по такому поводу ее не
выдавать. Нечего пьяниц до чистой бумаги допускать. За разъяснениями ко мне присылайте,
даже на дом можно. Так и говорите, что я велел.
И вдруг — грабеж, да еще с применением оружия!
Только сейчас и понял, где промахнулся. Пять лет уже работал участковым, на всех
совещаниях только одни похвалы слышал, в прошлом году звание офицерское присвоили. И все
эти годы полагался только на своих, коренных красногвардейских.
новых людей понаехало! И не только специалистов да рабочих кадровых, но и тех, с кривой
душой, которые болтаются по белому свету без всякого смысла. Знал ведь об этом! А что мог о
них сказать? Ничего. И получилось, что оторвался от жизни. Вот где собака-то зарыта!..
...В поселковой столовой сказали, что Катька-буфетчица работала вчера, а сегодня
отдыхает.
Поглядел на часы. Время двигалось к полудню. Решил сходить к Катьке домой, хоть и
далеко да и не больно хотелось. Такая она уж была Катька: с другой женщиной мужчина пройдет
рядом — и никто слова не скажет, а кто возле Катьки побыл — всякое доверие теряет. И все
равно мужики возле нее вертятся. А она только похохатывает.
И Афанасьеву дверь она открыла широко, забелела зубами в улыбке, словно ждала:
— Проходите. Вот так гость!
— Не ждала, что ли? — тоже улыбнулся он.
— Я сроду никого не жду. Ко мне сами ходят. А ты испугал.— И хохотнула весело.
— Вот и я сам пришел.
— Вина не прихватил? — пошутила.
— В такую-то рань?
— Сегодня можно: все равно же завтра воскресенье!
— Ладно,— сказал Афанасьев.— Знаю, что женщина ты веселая, гостей любишь, а я — по
делу, Хотел кавалером одним твоим поинтересоваться...
— Которым?— прыснула она.
— Часто меняешь? — решил подковырнуть ее.
— А что делать, если они испытания моего не выдерживают? — нисколько не смутилась
она.—То дурак попадет, то наоборот — такой умный, аж противно. Один на телка похож, другой
на петуха. Не хочешь, да расчет дашь!
— Правильно. Воюй, пока порох есть,
— Не война это, одно расстройство...
— Так вот. Слышал я, есть или был, не знаю уж какой, кавалер один возле тебя. А нынче
понадобился он мне по одному вопросу. Думаю, поможешь мне найти его...
— Чего это ты, Ефим, сыздаля ко мне подъезжаешь, как к незнакомой? — упрекнула она.
— Сказал бы кто, и все. Мне ведь скрывать нечего, вся на виду. Кто такой?
— В том-то и дело, что ни имени, ни фамилии его не знаю.
— Ну, хоть с виду-то какой? Мне аж самой интересно.
— Хрипловатый голос у него.
— Кто же это? — силилась вспомнить Катька.— Точно: со мной видели?
— Чего мне обманывать.
— Хрипловатый... Так это Колька Ширяев, химлесхозовский. Ну и вспомнили! Со смеху
помереть можно. Я его уже с полгода на вытянутую руку не подпускаю. Конечно, только Колька
Ширяев и говорит так, будто у него в глотку вата натолкана. От водки, наверное, охрип на всю