Без права на поражение (сборник)
Шрифт:
краснели, синели и чернели жирные вопросы, восклицательные знаки и простые галочки,
нарисованные разноцветными карандашами. Через некоторое время хозяин все-таки извлек из
своей памяти фамилии заведующих гаражами и многих шоферов.
Рассказав обо всем Моисеенко, Суетин предложил:
— Гаражей тут пять,— постучал он карандашом по листу.— Я беру три ближних, ты —
два подальше. Всех, вплоть до механиков, проверим. Чтобы никакого сомнения. Понял?
Моисеенко согласно
— Значит, прямо с утра.
Суетину повезло. К полудню в Красном он нашел шофера-татарина, после некоторого
запирательства сознавшегося, что прошлой осенью тот вез из Ольховки трех пьяных
пассажиров. В Соколовке они купили водки и, опорожнив две бутылки на поляне около старого
торфяника, рассорились и подрались. Потом, по его словам, помирились и поехали в Красное.
Одного из них, ольховского, шофер назвал по имени, добавив, что он тоже татарин.
Суетин, задержав шофера до уточнения обстоятельств, связался по телефону с Моисеенко.
Но прежде чем успел сообщить ему новость, услышал от него, что тот выявил в Ольховке пять
драк.
— И все прошлой осенью,— добавил Моисеенко.
— Чудеса!
— Никаких. Приезжай.
— Куда я дену шофера?
— Вызови дежурного, пусть заберет в горотдел до нашего возвращения,— посоветовал
Моисеенко.
Вскоре они встретились в Ольховке.
Рассказ Моисеенко говорил о многом, но до конца ничего не прояснял.
Каждое лето на торфяники по направлению уполномоченных администрации наезжали
временные рабочие. На участках появлялись новые бригады, в которых сходились случайные
люди. Их кое-как устраивали с жильем и фамилию спрашивали только у ведомостей в дни
получек. На этом все заботы о новых кончались.
Местные жители называли их вербованными и сторонились как могли. Только что
освободившиеся из заключения и еще не определившие своего занятия, уволенные за пьянство и
прогулы с городских предприятий, застрявшие без денег на вокзалах летуны по-приятельски
сходились здесь на месяц-другой, чтобы как-то перемыкаться да сколотить немного деньжат.
После первого же аванса среди них начинались попойки, частенько кончавшиеся
междоусобными потасовками. А после окончательного расчета в магазинах выпивалось все,
вплоть до «Дара осени». Расставаясь, недавние кореши не забывали свести счет всем мелким
обидам. Способные спустить последнюю рубаху, они с копеечной принципиальностью
клеймили друг друга за каждые сто граммов, выпитых за чужой счет, Кулачные разговоры
затягивались дня на два-три.
Как правило, временные рабочие не имели квалификации. Поэтому Суетин решил
проверить сначала ту драку, свидетелем
без труда нашли его знакомого татарина. И тот, перепугавшись оперуполномоченного и
следователя, не совсем вразумительно, но достаточно подробно повторил рассказ, уже
слышанный Суетиным в Красном, назвав в свою очередь остальных попутчиков.
— Живут в Свердловске. Имя знаю, адрес — нет. Где живут — показать могу.
— Который из них хромал? — тут же насел Моисеенко.
— Хромого не было,— испуганно отмахнулся тот,
— Люди видели. Не ври.
— Не было, честное слово! — ударил себя в грудь татарин и напряженно задумался.
Вспомнил, встрепенулся, как от толчка:— Саитка хромал, его Юсуп палкой по ноге хлестнул!..
— Саит на узкоколейку побежал?
— Побежал. А знаешь раз, чего спрашиваешь?..
— Отвечай! Догнал его Юсуп?
— Нет. Саит на железной дороге остановился сам, Там насыпь большая. Как Юсуп залез,
Саит ему в морду сапогом пнул...
— Понятно...— Суетин прошелся по комнате.— Как, ты говорил, твоя фамилия? Записать
надо...
— Гизаров.
— Поехали!
По пути в Верхнюю Пышму между Соколовкой и Красным остановились на пустоши.
Гизаров показал, как произошла драка. На железнодорожном полотне Суетин спросил:
— А потом вместе уехали?
— Ага. Я их тут разнимал. Еще шофер помог, В Красном бутылку купили. В город на
поезде проводили.
Моисеенко и Суетин переглянулись: рассказ Гизарова повторял их план.
...К вечеру из Свердловска доставили Саита с Юсупом. Шофер и трое его прошлогодних
пассажиров в показаниях не разошлись.
Домохозяйка из Соколовки, опознав шофера, вспомнила и его попутчиков. Драчуны
подавленно молчали.
Последней в кабинет Моисеенко зашла та маленькая женщина, повязанная платком,
которая рассказывала в клубе о ссоре между торговцами зерном. Она внимательно вгляделась в
четырех мужчин и повернулась к Моисеенко:
— Совсем не те. Один вроде цыган был, корявый... По-злому ругался.— И показала на
шофера:— Этого-то я знаю, из Красного он. Да и с зерном он у нас никогда не бывал. Те
издалека откуда-то.
Кабинет опустел. Обоим было ясно: пять других драк в самой Ольховке проверять не
имело смысла.
— Что молчишь, Дмитрий Николаевич? — нарушил молчание Моисеенко.— Хоть бы
сказал, о чем думаешь,
— Думаю вот... Все-таки сапог — это вещь! А?
Когда пошли домой, к удивлению, увидели в коридоре женщину, которая недавно ушла от
них. Она стояла, прислонившись к стенке, и кого-то, видимо, ждала.