Без суда и следствия
Шрифт:
— Наберись терпения. У меня возникла идея. Я часто делал ему различные одолжения, и теперь он мне кое-что должен. Так вот: я предлагаю поехать сейчас в ментовку, я договорюсь с ним кое о чем…
— О чем?
— Я прощаю ему долг, а он разрешает нам допросить Кристину. Так как ее отпустят во всех случаях (дочь крупного банкира не могут держать в тюрьме долго), то мы ей предложим: либо она рассказывает нам все о смерти Нины, соглашается сняться в твоей передаче и ее отпускают, либо она молчит, ей предъявляют обвинение и дают срок.
— Я видела эту Кристину. Она сразу поймет, что мы блефуем.
— Но ей действительно должны предъявить обвинение!
— она знает, что папочка ее откупит!
— А вот и нет! Когда ее задержали в прошлый раз (ты об этом не знаешь, я написал в том списке, что ее не задерживали, но она была взята без наркотиков), папочка отказался платить и ее продержали на принудительных работах пятнадцать суток. Так что в реакции папочки она не уверена. Прежде чем ехать к тебе, я попросил друга поднять ее документы и все это узнал.
— А он согласится?
— Да. Это ему выгодно.
— Хорошо. Но есть еще одно обстоятельство. И оно самое сложное…
— Какое?
— Я не могу сейчас показываться в ментовке.
— Но отдел по борьбе с наркотиками расположен в другом здании…
— Это все равно.
— И сейчас ночь… Я прослежу, чтобы тебя никто не увидел. Нас, проведут.
— Ладно, можно рискнуть.
Я до сих пор не знаю, что это было — случайность? Посланная с неба удача? По телефону он быстро договорился со своим другом, и мы поехали. Снова ко мне возвращались бессонные ночи. И одна и та же дорога: ночью, сквозь неизвестность, в тюрьму.
Он не погрешил против истины: отдел наркотиков действительно находился в другом здании, но мне от этого было не легче… Мне становилось плохо только от одного взгляда на милицию или тюрьму. На улице стоял мужчина невысокого роста, который быстро повел нас внутрь.
— Задержанная находится в моем кабинете. Вы можете беседовать с ней сколько угодно. Утром ее все равно отпустят. Ее папаша уже звонил.
— Что, дает деньги? — спросил Дима.
— Дает, гад. Но ей об этом говорить не следует. На проходной был дежурный, и я отвернула лицо в другую сторону, когда мы шли мимо. Больше мы никого не встретили, но из-за дверей многих кабинетов пробивался свет. Поймав мой взгляд, наш спутник пояснил:
— После облавы дел много. Все работают.
Мы прошли внутренний дворик, поднялись на второй этаж и остановились перед одной из многочисленных дверей, тянувшихся вдоль длинного коридора.
— Она заперта в кабинете. Спрашивайте сколько угодно. Если понадобится помощь, я в коридоре. Никуда не отхожу от двери.
— Справишься сама? — спросил Дима.
— Справлюсь…
Он отпер замок, и я вошла внутрь. Мне предстояло остаться один на один с задержанной. Этот вариант был самым лучшим! Мне крупно повезло, что вместе со мной Дима не вошел.
Кабинет напоминал клетушку следователя Ивицына. Наверное, все ментовские
Девушка сидела напротив стола. На ее руках были наручники. Сейчас она выглядела совершенно по-другому. Ярко накрашена, дорогое мини-платье, туфли на шпильках… На голове что-то вроде прически. Под прической — желтое лицо полутрупа, на все щеки — черные синяки. Мне показалось, что, увидев меня, она не удивилась. Я села напротив нее за стол. Уставившись на меня взглядом, не потерявшим своей наглости, она протянула руки вперед:
— Снимите это!
— У меня нет ключа.
— Тогда верните назад в камеру!
— Тебя привезли сюда для допроса.
— А кто допрашивать будет? Вы?
— А своего мужа вы тоже допрашивали? И к расстрелу помогли приговорить?
На моем лице не дрогнул ни один мускул. Значит, она меня узнала — еще днем. Она знала, кто я… Или ей рассказали об этом? Например, Анна Верик? Я вздохнула. Я очень сомневалась в том, что из нашей беседы что-то получится. Но все равно не было другого выхода.
— Кристина, я не работник милиции, но я хочу предложить тебе одну сделку. Я в силах это сделать.
— Вы спите с ментами?
Я оставила ее слова без ответа.
— Ты знаешь, что тебе предъявят обвинение? И знаешь, какой грозит срок?
— Не ваше дело! А вы знаете, кто мой отец?
— Кристина, мне очень жаль… твоему отцу уже звонили. Он отказался дать деньги. Он вообще от тебя отказался. Сказал: «Пусть судят и держат в тюрьме, так мне будет легче»…
Для нее это был жестокий удар. Сразу вся как-то сникла, куда-то исчезла наглость… Она стала испуганной, беззащитной и жалкой, такой, какой была на самом деле. Ничто не способно изменить человека так, как пребывание в тюрьме. Даже лишь несколько часов.
— Но ты не расстраивайся. Я могу предложить тебе выход.
— Я не хочу в тюрьму!
— Если мы с тобой договоримся, тебя отпустят и тюрьмы не будет!
Она уставилась на меня:
— Вы серьезно?
— Вполне. Варианта у нас с тобой два. Первый: тебе предъявляют обвинение, следствие, потом суд, и ты попадешь в тюрьму на полный срок.
— Нет!
— Второй: ты рассказываешь мне все, что знаешь о смерти Нины Кравец, и тебя отпускают утром домой.
— Отпускают? Совсем?
— Совсем. Утром. Сняв все обвинения.
— Я вам не верю.
— Это твои проблемы. Выбирай сама, что делать: либо мне поверить, либо идти в тюрьму.
— А кто будет знать о том, что я расскажу?
— Никто. Твое имя нигде не будет упоминаться. И никакой свидетельницей тебя не вызовут. О том, что ты расскажешь, никто не будет знать, кроме меня.
— Зачем это вам нужно?
— Я не могу тебе ответить.
— Я должна что-то подписывать?
— Нет. Просто рассказать все, что ты знаешь, мне. Видишь, кроме нас двоих, в этом кабинете больше никого нет.