Без тебя никак

Попова Любовь

– Значит, тебе нравятся мои ноги…

– А ты сомневалась?

– И грудь. Ты же ее видел.

– Тебе восемнадцать. Обычные стоячие сиськи молодухи.

– Грубо, но допустим. Хотя вот с нами занималась одна девочка, у нее грудь была очень некрасивой формы.

– И ты, конечно, над ней смеялась. Причем в открытую, – делает он выпад, а у меня щеки горят. Потому что он прав. Он словно насквозь меня видит.

– В свое оправдание могу сказать, что эта сучка пыталась парня моей подруги отбить. Так что я даже толком не сделала ничего, просто посоветовала в будущем найти

хорошего хирурга, чтобы ее соски не смотрелись больше самих сисек, знаешь, как это по-уродски.

– На вкус и цвет.

– У тебя бы точно на них не встал!

– После трехмесячной командировки, где меня окружают одни мужики, у меня и на козлячье вымя встанет.

– Фу… – показываю язык в характерном жесте, но продолжаю свой допрос. – Ну допустим, тебе пофиг на мои сиськи, но согласись, что лицо у меня очень красивое. Мне всегда это твердили.

– Ну так если дурака уверять, что он птица, он и сиганет с крыши.

– Ты дурак?! Хочешь сказать, они мне все лгали?

– Вик, не ори, и так башка гудит. Дай еще твоих таблеток. Или для этого нужно три раза поклониться твоей неземной красоте.

– Не нужно, – бурчу я, – просто ты не можешь не признать, что я привлекательная.

Встаю, чтобы налить ему глоток воды и дать аспирин. Он тут же его глотает и выливает в себя каплю воды. Трогаю его лоб, и, кажется, он стал теплее. Да и не рвет его уже несколько минут. Прогресс.

– Слишком, – жесткая хватка на запястье.

– Что?

– Все в тебе слишком. Слишком идеальные ноги, слишком идеальная грудь, слишком привлекательная. Ты одно сплошное слишком. А еще ты слишком любишь привлекать к себе внимание. Ты не можешь без этого, как цветок не может без воды. И ведь ясно, что одним разом у нас с тобой не обойдется. Более того, я же тебя себе заберу. Только вот ты будешь вечно жопой вилять, вечно меня доводить своими выходками. И закончится это все тем, что либо я грохну тебя, либо того, перед кем задом ты виляешь. А у меня на жизнь слишком глобальные планы, чтобы все посылать к хуям из-за одной симпатичной пизденки.

Каждым словом он словно вампир высасывал из меня энергию. Наверное, потому что каждое, как топор, рубило правду матку. И каждое било точно в цель.

Он усмехнулся, увидев в моих глазах подтверждение своей отповеди. Отпустил так резко, что я повалилась на стул и так и замерла, смотря ему в глаза. Они уже наполнились цветом, он быстро приходил в себя. Наверное, и мое лечение ему было не слишком нужно, просто ускорило процесс излечения.

– Ложись спать, Вик. Завтра с утра самолет моего друга будет нас ждать в восемь утра. Опаздывать нельзя.

Он отворачивается, а я только и думаю, что даже для моей перевозки ему не понадобилась помощь моего отца.

– Вик, свет выруби, а…

– Угу, – только и киваю, плетясь к выключателю, а затем не раздеваясь ложусь рядом с ним. Теперь в этом нет ничего такого. Мы поговорили, мы все решили. Я ветряная стрекоза, а он не хочет со мной возиться. – А что у тебя за планы такие наполеоновские.

– Вик…

– Ну что, теперь и спросить нельзя? Я же не про член твой спрашиваю, – хотя и могла бы.

– Даже удивительно. В вашей культуре

целки вообще умирающий вид, да и те, что есть, скорее напоминают суккубов.

– Что значит, в нашей культуре, – поворачиваюсь к нему. – Типа отличной от татарской??

– Именно… – значит, я не ошиблась. – У нас хотя бы женщина чтит отца и мужа. Чего никогда не придется ждать от тебя. Хотя тебе ведь это и не нужно. Верно?

– Верно… – отворачиваюсь от него и ловлю губами слезы, пока в душе смеюсь. Потому что моя мать была истинной татаркой. И все, что она чтила – это себя. Так что ты, Марат, ошибаешься.

Глава 9

Когда я проснулась, было уже светло. Шторы на распашку, а Марат полностью одетый сидел в кресле. Я могу поклясться, что смотрел на меня во сне. Но разве он признается? Его щетина теперь покрывала всю нижнюю часть лица, делая его вид еще более пугающим. Но я таяла, смотря на четкие линии, на черты, потому что все в нем выдавало мужчину. Рядом с таким хотелось капризничать и беситься, потому что была уверенность, что он одним взмахом руки, одним поцелуем, одним касанием успокоит любую истерику, прикроет от шторма, защитит от пули. Грубый, но честный. Ставший таким родным, но совершенно мне чужой.

– Сколько тебе лет? – первой решаюсь на вопрос, поднимаясь на постели. Наверное, на голове и лице черти что. Но раз он отказался со мной спать, то и мне должно быть плевать, как выгляжу.

Он встает и подходит к двери, не удостоив меня ответом.

– Давай живее, а то побыв с тобой сутки, я в свои двадцать пять чувствую себя уже стариком.

Дверь закрылась. Комната погрузилась в тишину моих мыслей. Но ее освящала моя улыбка. Потому что пусть не прямо, но ответил на мой вопрос. Пусть не прямо, но сказал, что этот день много для него значит.

Отметка настроения взлетает выше головы, и вот я уже вскакиваю с кровати, умываюсь, чищу зубы одноразовой щеткой, убираю волосы резинкой, что оставила еще вчера на раковине, и, подхватив сумку, дефилирую к двери.

Вот спросите меня, одевалась ли я когда-то так быстро, я точно скажу – нет.

В коридоре Марат с кем-то разговаривает по телефону. Быстро оглядывает меня и кивает, шагнув вперед.

Нет, я, конечно, не ждала масляного взгляда и признаний в любви, но хоть какое-то одобрение моей скорости должно было быть. А то получается, зря торопилась? Зря старалась?

Мы идем к ресепшену, где Марата встречают влажные взгляды сочинских дам. И каждой я желаю сгореть на солнце. Хотя вчера смена мне в итоге помогла. Так что говорю, когда Марат ключи от номера отдает.

– Спасибо за тазик! Я все оставила в номере.

– Надеюсь, все хорошо? – переводит пухлая брюнетка на меня взгляд, а я киваю. Она вроде искренне интересуется.

– Да, справились с отравлением брата.

– Удачного пути, – улыбается она шире, пока русая напарница буквально трахает Марата глазами. Нельзя быть таким. Это запрещено. Особенно, когда по тебе видно, что ты не богат как крез. Был бы Марат богатым, на него бы даже смотреть боялись, а так каждой хочется приголубить этого мальчика. Каким бы он при этом мужиком уже не выглядел.