Без ума от графа
Шрифт:
Она ласково обняла его одной рукой за голову, глядя ему прямо в глаза. Брюки с тихим шелестом выпали из его ослабевших пальцев.
Несколько мучительных секунд она внимательно разглядывала его лицо: глубокие морщины в уголках рта, болезненную бледность шрама, глаза, блестевшие от злости, хотя на их дне пробивался теплый и уже знакомый огонек желания.
Она привлекла его к себе.
Он не сопротивлялся. Его губы впились в ее губы с неутоленной страстью. Больше всего ей хотелось забыть обо
С глухим ворчанием он оторвался от ее губ.
— Тебе не надо было приходить.
«Но твой поцелуй говорил совсем о другом». Он явно хотел ее, так же как она его.
Охваченная напряженным горячим желанием, она с трудом собрала свои мысли.
— Гриффин, поверь, я ценю твою щепетильность, но...
— ...тебе не стоит находиться в моем доме, — прервал он ее. — Брось свою глупую затею. Я действительно не хочу, чтобы ты здесь осталась.
Розамунда испугалась. От ее прежней уверенности не осталось и следа.
Гриффин обхватил руками голову и закачал ее из стороны в сторону.
— Я ведь написал тебе в письме, почему должен был вернуться сюда. Но там не было ни слова о том, чтобы ты приехала ко мне. Через неделю я опять был бы в Лондоне.
— Но после твоего отъезда прошло больше недели, — возразила Розамунда.
— Меня задержали дела, — вздохнул он.
— А может быть, эти дела задержали бы тебя еще на одну неделю? Или даже на две? А может, на три года? Гриффин, почему ты не доверяешь мне?
— Я бы не так поставил вопрос. Дело в том...
Он отвернулся.
Когда он поднял на нее глаза, на его лице застыло мрачное выражение покорного смирения.
У Розамунды упало сердце. Ей стало страшно: что он задумал?
— Ты не хочешь жениться на мне? После всего, что было между нами?
Его лицо превратилось в застывшую, равнодушную маску Он молчал. Розамунда в ужасе отпрянула от него.
— Нет, Гриффин, не смей. Не смей опять бросать меня. Я не позволю тебе.
Он шумно вздохнул и провел рукой по лицу.
— Возможно, у нас нет выбора.
— Выбор всегда есть. Неужели ты не видишь? Я сделала свой выбор еще три года назад, и с тех пор ничего не изменилось.
— Ничего не изменилось, — повторил он.
К ее удивлению, его лицо расколола... нет, не улыбка, а какая-то отталкивающая пародия на нее.
— Думаю, ты станешь думать иначе, когда узнаешь всю правду обо мне.
Слова прозвучали неожиданно пугающе, но Розамунда решила, что это проверка. Он, наверное, испытывал ее: отвернется она от него или нет. Если она сейчас не покажет, насколько верна ему, то он больше ей никогда не поверит.
— Меня это нисколько не беспокоит. Я вообще ничего не хочу слышать об этом. Потом ты мне объяснишь все причины, которые не позволяют
Розамунда опустила взгляд, глубоко вздохнула и, подняв глаза на него, вкрадчиво, но твердо произнесла:
— А теперь я хочу, чтобы ты взял меня, прямо здесь.
Ошеломленный откровенностью ее предложения, более того — скандальностью, Гриффин буквально окаменел. Своим нелепым и растерянным видом он напоминал безмолвное чучело, которое сжигалось в ночь Гая Фокса, когда по традиции отмечается раскрытие Порохового заговора.
Розамунда взяла его руку и положила себе на грудь.
— Послушай, как быстро бьется мое сердце. Смешно, не правда ли?
Ее глаза улыбались, она как бы приглашала его разделить вместе с ней ее радостное недоумение, и одновременно в них угадывалась чувственность.
«Да, очень смешно», — подумал Гриффин. Ни дать ни взять — парочка смешных чудаков. Однако он действительно ощущал, как быстро и сильно бьется ее сердце.
Он держал в руках чудесную волшебную округлость и едва дышал от волнения.
Им сразу овладело искушение, сопротивляться которому не было сил. Гриффин уже не понимал, что делает. Наслаждаясь, он машинально слегка сжал нежную упругую плоть. Его пальцы обхватили соски и принялись ласкать их.
От охватившего ее блаженства Розамунда запрокинула назад голову и застонала.
О Боже. Приятель Гриффина дернулся и встал, натянув обернутое вокруг талии полотенце. Он, волнуясь, покрепче затянул полотенце, очень ненадежное прикрытие.
— Только не отказывай, — прошептала Розамунда, крепко прижимаясь к нему.
Намеренно грубо Гриффин ответил:
— Против таких сисек не устоит даже святой. — Он поцеловал ее так же грубо, царапая кожу отросшей щетиной. — И Богу известно, что я не святой, — шепнул он ей на ухо.
Она издала сладострастный полусмех-полустон, предназначенный только для него и для нее, от которого фаллос Гриффина пришел в еще большее возбуждение.
— Знаешь, я ведь тоже не ангел, хотя все почему-то считают меня им, — прошептала она в ответ.
Он рассмеялся. Им овладело такое желание, что он с трудом сдерживал себя и почти не соображал, что делает. Но отпустить ее — об этом не могло быть и речи.
Он чуть-чуть отстранил ее и принялся срывать с нее одежду, от волнения и спешки обрывая ленточки и тесемки. Когда она встала перед ним обнаженная, он задрожал, охваченный сильным желанием взять ее прямо сейчас, но усилием воли удержал свой порыв.
Это была пытка — не касаться ее и не делать с ее телом то греховное, которым он наслаждался в своем воображении едва ли не с того дня, как впервые увидел ее.
Розамунда повернулась было к нему, но он остановил ее.
— Нет, ложись в постель.